Как-то вечером поезд шел все тише и тише, а на улице дождь, ветер, темнота — зги не видать.
Солдаты улеглись спать, один дядя Вас уселся на краю теплушки, свесив ноги вниз, покуривая свою трубочку, поплевывал, посматривал, будто ждал чего-то.
Колька тоже рядом к его спине прикурнул, тепло так и спокойно задремал.
Вдруг как бабахнет, как из хлопушки, теплушка качнулась и остановилась. Колька спросонья носом клюнул.
— Приехали. Вставать всем! — закричал дядя Вас.
По полотну тревожно с фонарями бегают.
Еще раз хлопнуло.
— Что это? — сонным голосом спросил кто-то.
— Экось разоспался. Позиция, паря, в самый раз, — насмешливо промолвил дядя Вас и стал связывать свой мешок.
В темноте, шлепая по лужам, построились и пошли. Колька сбоку рядом с дядей Васом шагал.
Хлопало еще и еще раз, и будто молния вспыхивала.
Прошли по дороге к домам, постояли посередине деревни и потом по квартирам разводить стали.
Любопытно Кольке и не страшно, чего же бояться, когда и дядя Вас, и Иван, и Федор, и дядя Федот — все здесь, да и бойся не бойся, что толку.
Поели в темной избе хлеба и легли на полу вповалку, не обращая больше внимания на неумолчную хлопушку.
Утром повели всех в баню. Дядя Вас пару поддавал— дышать невозможно, а приятно, потом велел Кольке лечь на скамью и давай тереть; думал Колька — всю кожу сдерет, но не охнул, не дрогнул, понимал, что на позицию приехал, здесь все особенное, это не то, что мать в корыте полощет — настоящая солдатская баня.
Зато вышел Колька из бани и чувствовал будто он и не он, все тело чистое, новое, горит даже.
Построились и пошли по грязной улице, из-за ворот ребятишки выглядывают, Колька на них и не смотрит, только бы с ноги не сбиться.
Вдруг зажужжал волчок, застрекотал кузнечик, вспомнился Кольке майский праздник и летящий, зовущий к себе аэроплан, поднял голову— высоко точка движется, будто муха, и жужжит, но не ласково, как тогда в Москве, а ворчливо, угрожающе.
В рядах тоже шепот пошел.
— Эроплан, эроплан, видно польский.
Как взвизгнет пронзительно и противно.
— Бомбы кидает! — крикнул кто-то испуганно, а дядя Вас посмотрел строго.
— Не гостинца же ждать. Ну-ка, ребята, держись спокойно! Покажем кулак наш рабочий буржуям проклятым.
Раскрыл дядя Вас широко рот и запел, завыл, вернее, сердито и угрожающе.
«Смело, товарищи, в ногу!»
Сначала так один и выводил, потом еще два-три голоса подтянули, Колька тоже рот раскрывает, а сам голоса своего не слышит, только шагает раз-два, раз-два — не сбиться бы.
