Чем дальше шла модернизация, тем острее становился конфликт «своего» и «чужого». Национальные движения переходили от умеренных попыток защитить культурную самобытность своих народов, их язык и обычаи к радикальному лозунгу «национального освобождения», а по существу к требованию, «чтобы политические и этнические единицы совпадали, а также чтобы управляемые и управляющие внутри данной политической единицы принадлежали к одному «этносу»; в этом требовании Э. Геллнер видит суть национализма.
Региональные элиты очень быстро поняли, какую мощную поддержку в борьбе за передел власти и влияния между ними и имперским центром они могут получить со стороны национальных движений. Соблазн обращаться к этническим чувствам был так велик, что даже русские сибирские «областники», поначалу чуждые всяким национальным идеям («Основа сибирской идеи чисто территориальная»,— Г. Потанин), предприняли попытку раздобыть себе «этническую родословную». Они заговорили об «образовании путем скрещивания и местных физико-исторических, и этнологических условий однородной и несколько своеобразной областной народности»,— так утверждал, например, Н. Ядринцев в 1892 году в своем труде «Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении». В невеликорусских же частях империи федерализм все больше окрашивался в национальные цвета и в конце XIX века почти полностью слился с национализмом. Региональные элиты почувствовали себя намного увереннее, когда смогли опереться на национальные движения и ощутить себя одновременно и национальными элитами.
Опасный союзник
Объективно идеи и интересы федералистов и националистов должны были не совпадать, а противостоять друг другу. Будущее первых было объективно связано с успехами модернизации и использованием ее плодов, вторые были ориентированы на возврат к прошлому. Потенциально региональный федерализм и этнический национализм враждебны. Но реальное противостояние унитаристскому центру их сближало. Их симбиоз породил противоречивую концепцию «национально-территориальной автономии». Границы территорий и этносов в России никогда не совпадали, но сторонники компромиссной идеи «национально-территориальной автономии» закрывали на это глаза, не говоря уж о более глубоких противоречиях.
Поначалу и национальные движения не посягали на целостность империи. В начале XX века один из украинских лидеров М. Грушевский заявлял: «Формой, которая наилучшим образом обеспечивает беспрепятственное существование и развитие народностей и областей... прогрессивная украинская платформа признает национально-территориальную автономию и федеративное устройство государства». Но грань, отделявшая национально-территориальный федерализм от сепаратизма, была очень тонкой.
