Давно выросли внуки, но даже когда «на старости лет» Шурка опять вдруг взбрыкнул и нашел себе «брунэтку» моложе Людки, мать, уже тяжело больная, заявила: «Бросишь жену, считай что со мной развелся, на похороны не приходи, к могилке не моги приступить».
Как ни странно, но хоть тетя Маруся в конце жизни похудела и помолодела, я, уже взрослый человек, рядом с ней опять почувствовала себя ребенком из того нашего общего двора, где соседи становились немного, а иногда и много, родственниками.
— А помнишь, теть Марусь:
Тына-тына у Мартына
Воровали огурцы,
Мартыненчиха сказала:
Вы, ребята, молодцы!
Изменяя голоса, напевали мы эту дразнилку под ее окнами.
Я запоздало краснею по самую макушку.
— Не обижалась ты на нас за эту дразнилку?
— Чего ж обижаться, дети есть дети, а если вправду сказать, то мне приятно было, что до сих пор помнят, что я Мартыненчиха, жена Мартына, значит.
Сердце мое зашлось от нежности и жалости.
Я беру прозрачные от худобы руки тети Маруси:
— Теть Марусь, ну почему хорошие люди такие несчастливые бывают?
— Ты никак обо мне, милушка? Да ведь я везучая, а значит, счастливая.
— Ты счастливая? — изумляюсь я потому, что, сколько помню, ее все бабы жалели.
— Конечно, девонька, как вспомню жизнь свою, так словно солнечный день мне она мерещится. Жаль, мамы не помню. Только отца и коня.
Да, детство у тети Маруси необыкновенное: мать с отцом познакомились и поженились в чапаевской дивизии. Мать в одном из боев погибла, а отец, который очень хотел сына, так и возил дочь за собой.
— Я долго своего отличия от мужского сословия не понимала. Отец так и не женился, а чуть я в возраст вошла, он и умер. Спасибо, взяла меня одна немка-белошвейка в услужение. Везло мне на хороших людей: и шить меня научила, и, когда замуж пошла, машинку мне подарила. Не раз я ее добрым словом помянула, а ее «Зингер» детей мне в войну от голодной смерти спас.
— Я тебя, теть Марусь, так и помню с твоей машинкой.
Быстро вертящееся колесо и сияние, как от маленького солнца…
Нам, детям, казалось, что она никогда не спит. Все хотели проверить ночью, да так и не собрались.
— А бывало, Танюша, и не спала — это в военные годы, когда брала работу на дом.
Я глянула на портрет, который висит над кроватью, и отвела глаза, но тетя Маруся поняла:
— Знаешь, девонька, как я за Мартына замуж вышла? Вишь, ноги у меня неладные — ухватом. Это папенька в детстве, когда на Сивке учил ездить, так мне удружил. Долго я беды своей девичьей не ведала. Мальцы, как подросла, стали звать меня кавалеристом. А я уж больно простодушной была, все думала, что это они уважительно, а когда поняла, не одну ночь проплакала. Мартын ни разу в то мое первое девичье лето на меня и не глянул.
