Иногда она приглашала меня к себе. Дом у них большой, и под самой крышей есть еще три комнаты, куда они пускают отдыхающих. И у самой Раи есть отдельная комната, очень похожая на ту, что у ее бабушки. Я помогал ей делать уроки по математике, решать задачки и примеры. А однажды…
Однажды – было это уже в начале октября – я проснулся ночью от какого-то шума. С той стороны, где стоял Раин дом, доносились рычание грузовика, лай собак, какой-то еще странный для этого времени суток шум, сноп света пробегал по верхушкам деревьев… Потом грузовик еще раз заурчал и стих вдалеке. И все стихло, точно шум этот мне померещился.
В тот же день в школе я так ни разу и не увидел Раи, даже заглянув в ее класс. А когда вернулся домой, мама сказала, понизив голос, что всех адлерских греков сегодня ночью забрала милиция и куда-то увезла. И Раю тоже. А дом их опечатан и стоит пустым.
– Почему? – спросил я, пораженный этим известием.
– Говорят, греки были против советских властей. Или что там у них, одному богу известно.
В тот же вечер Степка окликнул меня с той стороны ручья:
– Айда груши трясти!
– Куда? – спросил я.
– К грекам. Греков выселили. А то другие вытрясут.
Я покачал головой.
Прошло какое-то время, и в Раином доме поселились какие-то люди. И я подумал, что Рая, может быть, теперь живет в греческом поселке за Молдовкой. И как-то в воскресенье пошел туда, но поселок был пуст: ни людей в заколоченных домах, ни коз на единственной улице, ни свиней, ни задумчивого ишака. Я открыл знакомую калитку, боязливо вошел во двор, остановился перед ступеньками на высокое крыльцо. На меня подслеповато глядели забитые крест-накрест окна и двери, ото всюду сквозь зеленую листву выглядывали черные глаза винограда, или желтые хурмы, или зеленые поздних груш. На предпоследней ступеньке крыльца стояли детские сандалии.
– Эй, парень! – вдруг услыхал я от калитки мужской голос. – Ты чего тут делаешь?
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Там, за калиткой, стоял какой-то дядька и смотрел на меня.
– Ничего, смотрю, – ответил я.
– Нечего тут смотреть! Проваливай отсюда!
– А вы кто? – спросил я, не трогаясь с места. Так ведь и трогаться было некуда: в калитку – там этот дядька, другой путь к речке, но этого пути я не знал, мало ли что там встречу.
– Дед Пихто! – ответил дядька еще более сердито. – Сказано тебе: проваливай, вот и проваливай!
– У меня тут знакомые жили, – попытался я потянуть резину, потому что дядька от калитки не отходил.
