А над нашим убежищем проносились вихри, глухо гудели деревья и кусты. Со стороны моря слышался нарастающий гул волн и рокот грома, в щели проникали сполохи света, в которых лицо Раи казалось вылепленным из камня.
– Я пойду, – сказала она. – А то скоро начнется дождь.
– Да, – соглашаюсь я.
Мы выбираемся из сарая, идем к ручью, крепко держась за руки. Я сжимаю ее пальцы и веду по торцам бетонных плит. Прощаемся мы возле летней кухни. Обвив мою шею руками, она долго не отпускает меня, и только первые капли дождя заставляют нас разойтись.
Я вытащил из воды наши бидоны с едой и поставил их в сарай: если пойдет сильный дождь, вода может так подняться и набрать такую силу, что сорвет и унесет в море наши запасы.
Лежа в своем сарайчике, на крышу которого обрушивались потоки воды, я пялился в пульсирующую в свете молний темноту и ни о чем не думал. И не потому, что мешали ветер и гром, далекое рокотание моря, не потому, что думать было не о чем. Было о чем и еще как было. Но думать не хотелось, думать было даже боязно: жизнь моя как бы шагнула на два шага вперед и остановилась перед запретной чертой, и все-таки я стал старше самого себя на много лет, но не знал, хорошо это или плохо.
А на другой день утром снова светило солнце, искрились листья, вовсю заливались птицы, и лишь море сердито гудело вдали и бухало своими волнами, а мама сказала, что вот как дождь этот вовремя: и окучивать картошку станет легче, и поливать огород не надо.
А потом, едва мы позавтракали, Рая сама пришла к нам, поздоровалась с моей мамой, и мама ничуть не удивилась ее приходу. Даже, похоже, обрадовалась. И сказала:
– Ты, Раечка, тащи его на море, а то он все дома сидит и сидит, все книжки читает и читает. Так ведь и чокнуться можно… от книжек-то от этих… Только не сейчас, когда там большие волны…
Рая засмеялась – и я впервые услышал ее открытый, не сдерживаемый смех.
И мы пошли, но не на море – чего мы там не видели? – а к Мзымте. В Мзымте вода холодная, быстрая, крутит бешеными водоворотами. Но главное – там никого нет. Ну, разве что кто-нибудь. Но там можно так спрятаться, что никто не увидит. Я взял с собой кусок хлеба и небольшой кусочек колбасы, которой маму угостила тетя Зина. А Рая взяла уже созревших парниковых помидоров и черешни. Шли мы мимо стадиона, на котором мальчишки гоняли по лужам мяч, мимо пустых заброшенных сараев, углубились в заросли ольхи и ежевики…
И там, среди густых зарослей, на влажном и прохладном песке мы целовались и целовались до боли в губах. Мне было так хорошо, как никогда до этого, хотя и не хватало чего-то – самую, может быть, малость, которая занозой засела в мою память незавершенностью чего-то таинственного и восхитительного.
