Элька вздрагивает всем телом, прислоняется ко мне плечом.
— Счас, только вещи с свою комнату унесу, — голос Элюна сильно дрожит. М-дя, встреча так встреча. И как мне эту пьянь уговаривать?
Элька тянет меня за руку — оказывается, из общей комнаты есть ход в крошечный чуланчик, гордо называемый Элькиной комнатой. Глаза у малого больные. В чуланчике какая-то узенькая коечка, тумбочка. Стул. Все.
Элька садится на свою койку, поднимает ко мне глаза. Жуткая тоска во взгляде. Не зря он орал, что сдохнет, а не поедет, кусался, сопротивлялся изо всех сил. Понятно, что мамке ребенок нафиг не нужен.
— Элечка, детка, картошечка горячая и стопочки налитые. Идите кушать!
Голос его … дяди Сережи такой сладкий, что тошнит. Элька бедный дрожит уже всем телом, прикусывает губу.
— Эль, может, я сам с ними поговорю, а ты полежишь? Или сильно есть хочешь?
Единственное, чем я мог сейчас помочь Эльке — это в упор не замечать, что происходит вокруг. Все нормально — сейчас мы поедим, и я попытаюсь поговорить с Элькиной матерью. Если, конечно, кусок в горло полезет с их стола.
Элька молча садится на одеялко, кивает:
— Влад, ты иди. Я чуть позже… Подтопить бы. Очень холодно.
— Отдохнешь, сходим за дровами или углем, подтопишь.
Маманьке-то его жарко и без отопления.
Я высовываюсь из Элькиной комнаты. Ого, дивные дела, однако…
Стол стал почище, посреди стола — действительно, чугунок с дымящейся картошкой в мундирах. Добавились еще две тарелки, правда, немытых сто лет. И стопочки, даже пойло налито.
— Влад, садись, пожалуйста, — дядя Сережа прямо излучает радушие. Элькина мамка угрюмо молчит. А як же, кончится самогонка, не хватит ей.
Я пристраиваюсь с края стола, пытаясь не класть локти на столешницу из соображений гигиены.
— Запачкаться боишься? Так мы газетку постелим… — дядя Сережа прямо не знает, где усадить, чем угостить. Добрячок!
Газетка несколько улучшает положение.
— Влад, ну, за знакомство!
Приходится взять стопку в руки и чуть прикоснуться губами к краю. За мной никто не наблюдает — родители Эльки опрокидывают свои стаканы в глотки почти синхронно, гулко глотают, мамка Элькина потом звучно и громко чихает.
— Ну, на здоровьице!
— Влад, картошечки?
Приходится согласиться. Из всего, что есть на столе, горячая картошка мне кажется наиболее безопасной. Я осторожно натыкаю ее на вилку и потихоньку начинаю сдирать с нее шкурку. Занятие на весь вечер.
— Влад, а теперь для сугреву…
Ну, можно и для сугреву. Все равно мое символическое касание краев мутной стопки воспринимается позитивным дядей Сережей как полноценная выпивка.
