– Когда он приезжает, – сказала Вера, – я каждый раз думаю: как это странно!
– Что странно? – не поняла Маша. – Что сын к вам приезжает?
Она так удивилась этим Вериным словам, что даже не спросила, откуда приезжает ее Кирилл.
– Странно видеть сына взрослым. Как будто он был ребенком в другой моей жизни. Да собственно, так оно и есть. Ну, приходи через полчаса.
«Что к Крастилевскому на съемку завтра надеть? – думала Маша, поднимаясь к себе в мансарду. И себе же сразу отвечала: – Вот не все ли равно, а? Не тебя же снимать будут».
И понимала, что не все равно. Очень ей не все равно.
На съемку Маша снова опоздала. И на этот раз не из-за отмененных электричек, то есть не по объективной причине, а исключительно по собственной дурости: на полдороге вспомнила, что не взяла с собой коробки с чаем. Пришлось выскочить из метро, вернуться на работу, лихорадочно побросать в большой бумажный пакет все виды травяных чаев, какие были в офисе, и взять после этого такси. Но опоздала все равно, дура бестолковая.
Дверь открыла дородная дама, которую Маша приняла было за мать Крастилевского, но, приглядевшись, решила, что это его домоправительница. Или как их называют? Маша поняла, что знает только название из книжки про Карлсона, а жизнь ни разу не сводила ее с людьми этой профессии.
– Привет, – сказал Крастилевский, когда монументальная и молчаливая домоправительница провела Машу в комнату. – А я уже разгримироваться хотел. Принесла чай?
Маша высыпала из пакета на диван всю россыпь разноцветных пачек.
– Какой ваша мама пьет? – спросила она.
– А забыл узнать. – Крастилевский улыбнулся. Эту улыбку Маша полночи сегодня вспоминала. – Выбирай любой. Ирина Сергеевна, заварите, пожалуйста, чаек, который Машенька скажет.
Примерно это она и предполагала. Как-то не верилось, что он станет держать в голове чайные подробности, поэтому подготовила договор на сибирский сбор, который и без особой рекламы продавался отлично, так что правильно было продвигать как раз его, а не тот, который продавался плохо. Все как в учебнике, в общем.
Но воодушевление, с которым Маша сыпала сибирский сбор в мейсенский чайник, расписанный бледными розами, явно не учебником объяснялось, и не чаем, и даже не будущим карьерным успехом.
Не похоже было, что продюсер обрадовался необходимости делать лишние кадры непонятно для кого. Но спорить с селебрити он не стал, и фотограф отщелкал Крастилевского, сидящего с мейсенской же фарфоровой чашечкой в руке за столом под большой картиной; от волнения Маша не могла разобрать, что на ней изображено. Фотографии были тут же сброшены на Машин адрес, и пока она проверяла почту, чтобы в этом удостовериться, фотограф с продюсером собрали оборудование.
