– Почему тысяча девятьсот шестьдесят восьмой?
– Потому что именно сейчас начались большие события. Мир меняется, люди не хотят жить по-старому. Везде турбулентность и революции.
– Какие революции?
Ее удивили его слова. Это же что-то из газет. В «Правде» вечно пишут, что во всем мире будет революция, пролетариат свергнет буржуазию, и приходится это читать, потому что по понедельникам в училище политинформации. Но никто во все это не верит, в статьи не вчитывается, и Вера меньше всех.
– В Париже сейчас студенческие бунты. По сути это настоящая революция, – сказал Свен. – И Кон Бендит выглядит новым Маратом. Со всеми возможными последствиями.
Про студенческие бунты в Париже Вера знала. Но из-за чего они происходят, не понимала, про Кон Бендита и вовсе слышала впервые…
Вдруг ей стало ясно, что для Свена все это совсем не так, как для нее, не отвлеченно, а очень близко. Эта мысль обожгла холодом, как дыхание Снежной королевы. Вера вздрогнула.
«Ведь он уедет, – подумала она. – Все кончится, совсем скоро оборвется».
Сколько еще Свен пробудет в Москве, она не знала. Сказал, что стажировка на киностудии продлится до конца августа, и после тех его слов лето показалось ей каким-то сказочным временем, которое не кончится никогда. Но ведь это не так. Ведь и лето кончится, и… И все кончится.
– Что-то случилось, Вера? – В голосе Свена послышалась тревога. – Или тебе не нравятся стихи?
Вера поняла, что ее лицо переменилось слишком сильно.
– Нет-нет, – поспешно сказала она. – Ничего не случилось. И стихи нравятся.
– Тогда подойдем поближе. – Он двинулся вперед. – Ты послушаешь, а я посмотрю.
Продвинуться вперед удалось лишь на несколько шагов, потому что люди стояли плотно. Вере мало что было видно: она оказалась позади Свена, и его широкие плечи заслоняли происходящее возле памятника. Хорошо, что поэт был долговязый, да и читал так громко, что это и Маяковскому понравилось бы.
– А теперь слушайте мои стихи в честь Пражской весны! – выкрикнул он.
Вера хотела перевести это Свену, ему точно будет интересно, он же только что был в Праге и весну эту видел своими глазами. Но прежде чем она успела произнести хоть слово, прямо ей в ухо негромко прозвучало:
– Забирай своего хахаля и маршируй отсюда, пока цела.
Она удивилась так, что даже не сразу обернулась. А когда обернулась, то увидела прямо перед собой бесцветные глаза на лице таком размытом, как будто у нее вдруг образовалась дальнозоркость. У Веры была хорошая зрительная память, но это лицо забывалось быстрее, чем она успевала его разглядеть.
