– Так это Андреи много пили? – засмеялась Вера.
Свен посмотрел на нее тем взглядом, от которого у нее замирало сердце, и улыбнулся. Улыбка у него была особенная, только в глазах, лицо от нее не становилось веселым.
– Я кажусь тебе слишком серьезным? – спросил он.
– Совсем нет. – Вера смутилась. – Просто я представила, как все напились, а ты не очень.
– Думаю, я тоже напился очень. Но от этого разговор не показался мне осмысленным.
Вера не напивалась ни разу – стакан вина, и то не крепленого, был для нее пределом. Ирка фыркала, что музыканты все свихнувшиеся на своих занятиях, жизни не видят из-за пианино, и в общем была права. Вера находила в музыке так много, что все остальное казалось ей второстепенным. Прежде казалось.
– Мне было неловко из-за того, что я не могу разделить их пафос, – сказал Свен. – Но все это… Как в детской энциклопедии. Они знают о религии так мало, что об этом даже нельзя говорить всерьез. Тем более нельзя на такой наивной основе сделать сценарий о художнике, который пишет иконы. Я все время хотел им об этом сказать, поэтому мне все время приходилось себя останавливать.
– Почему приходилось останавливать? – не поняла Вера.
– Какое я имею право им указывать? Мой отец пастор, а им запрещают молиться.
Вера очень сомневалась, что одновременно напившиеся Андреи так уж сильно хотели молиться, но говорить об этом Свену не стала. А может, и хотели, кто их знает. Когда папа умер, мама пошла в церковь Иоанна Воина на Якиманке и заказала по нему сорокоуст, хотя Вера никогда ее молящейся не видела.
Движение на площади уже нарастало на вечерний манер. Метро выдыхало людей, у зала Чайковского тянулась очередь за билетами на сегодняшний концерт, из сада «Аквариум» с летней беспечностью доносилась музыка. У памятника Маяковскому собралась небольшая толпа. Это произошло как-то незаметно, Вера не сразу и поняла, что люди именно собираются вместе, а не просто встречаются по двое-трое. Один из пришедших встал рядом с памятником и начал читать стихи.
– Ой, здесь же часто стихи читают! – вспомнила она. – Даже Вознесенский и Евтушенко. А этого поэта я не знаю. Однажды Ахмадулину слышала, но тогда мне просто повезло. Заранее ведь не узнаешь. Послушаем?
Тут она сообразила, что Свену не может быть интересно слушать русские стихи, в которых ему не понятно ни слова. Но он неожиданно ответил:
– Да, конечно. Жаль, что у меня нет камеры. Когда-нибудь я сделаю фильм. Назову «1968 год».
