— Внук… Ну же, не торопись.
— Я тебе не внук, — огрызнулся Виэльди и отступил на шаг. — Как выяснилось.
Нердри Каммейра усмехнулся.
— Тебе решать, внук ты мне или нет. Но у меня нет иного внука, кроме тебя. И у моего сына нет иного сына, кроме тебя. Пусть сейчас Анди злится — и по делу злится, но… Знаешь, сколько сил мне понадобилось, чтобы убедить его открыть тебе правду?! Я ссылался на волю Спящего ворона, на духов, на закон, обращался к его собственной совести… Наконец он согласился, но… кто же знал, что так выйдет? Однако сам подумай: раз он так не хотел открывать тебе правду, значит, боялся…
— Остаться без наследника, — буркнул Виэльди.
— Наследников он найдет себе сколько угодно, если понадобится, — отчеканил дед. — Мало ли умных и сильных талмеридов? Но ты… Признаюсь: я был против. Когда он подобрал тебя, я был против. Но теперь… Знаешь, кровь — это всего лишь кровь. Куда важнее, что у тебя здесь, — он постучал себя по виску. — И здесь, — он ткнул пальцем в свою грудь. — Тебе решать. Либо ты талмерид и сын каудихо — либо сирота из верийских земель, не знавший родителей. Данеска тебе и так, и так не достанется. Потому реши для себя: кем ты хочешь быть?
Легко сказать: реши. Это лишь кажется, что все просто, потому что выбирать, по сути, не из чего, но как теперь отделаться от мысли о настоящих родителях? Как они умерли? Что если их убили талмериды, когда подавляли очередное восстание? Как он попал к Андио Каммейре? Почему вообще будущий каудихо взял младенца у презренных верийцев? Как смириться с тем, что он, Виэльди, один из этих самых верийцев?!
Столько вопросов — ни одного ответа. Можно спросить у каудихо или у Нердри Каммейра, но пока гордость не позволяет…
— Оставь меня, ладно? Мне надо как-то свыкнуться с мыслью, что я… что отец… то есть каудихо…
— Понял-понял! — сказал не-дед и вскинул руки. — Думай. У тебя есть время до завтра.
Нердри Каммейра вскочил в седло и ускакал к дому. Виэльди, как и хотел, остался в одиночестве.
День перевалил за полдень, а Виэльди все еще бродил по степи и не мог себя заставить вернуться к дому. Дому ли? И как теперь называть каудихо? По-прежнему отцом? Но отец уже не отец, а Виэльди жалкий вериец — сын червяков, копошащихся в земле. Нужно бы с этим смириться, да не получается: до сих пор он думал о себе как о талмериде, а тут вышло, что он приемыш, взятый то ли из милости, то ли от безысходности. Неизвестно, что хуже. Одна радость — вины кровосмешения на нем нет.
