Трещина | страница 3
— Да охотимся мы за преступниками злыми. Убёгли они в болото ваше, ещё год назад, а мы следом идём.
— За год-то любой след остынет.
— Ничего, наш и по остывшему идёт будь здоров!
— Помолчал бы ты, Кутяйка, — сказал воин, лежащий на лавке. В чёрной бороде блеснули зубы, белые как свежий снег. — Не твоего ума дело, как он нас ведёт. Главное, что приводит куда надо.
— А что за преступники такие? Не те ли, которые год назад приходили?
— Те! — выдохнул Кутейка. — А какие они?
— Один высокий, выше вот тебя, — кивнул Бирюк чернобородому, — только в плечах шире. На лавке не поместился, спал прям на полу. Второй — поменьше, конечно. Гибкий как лоза, но стержень — стальной. Такого не переломишь. А так — люди как люди. Что натворили?
— Один — палач! — распахнул глаза Кутейка. — Топором муху напополам рубил — взлететь не успевала.
— И что, много мух нарубил? — усмехнулся Бирюк в широкую бороду.
— Да людей больше, — сказал чернобородый с лавки. — Кого прикажут — тому голову с плеч.
— А приказывал кто?
— Царь наш приказывал.
— И что же?
— Сменился царь. Тот умер, а сын его лютовать начал. Что ни день, то новая казнь.
— И брата своего не пожалел, родную кровь, — сделал страшные глаза Кутейка. — Да только палач не стал царскую родню рубить. Сбежал с ним вместе.
— А за что ж брата своего?
— За то, что хотел поднять бунт против царя.
— Я смотрю, и вам этот царь не больно люб.
— Люб не люб, да царь. Если каждый будет ставить на трон того царя, которого хочет, так все со всеми передерутся. Нет уж — даден царь от бога, пусть правит.
— Пусть правит, — оно, конечно, дело полезное.
— Ты что, смеёшься над нами?
— Да что ты! Как можно, — уверил Бирюк. — Давай завтракать лучше. Сами вставайте да будите засоню вашего.
— Откуда ты знаешь, как его зовут? — встрепенулся Кутейка.
— Да тут и знать не надо. Посмотрел — и всё понял.
— Понятливый какой… — пробормотал чернобородый, поднимаясь с лавки. В полумраке избы сверкнули побрякушки, которыми была обвешена его кожаная одежда. Бирюк разглядел медную цепь на шее, стальную волчью голову у пояса, оловянные бляхи на локтях.
Кутейка завозился-завозился на печи, слез вниз, качнув плечом травные связки. Посыпалась мелкая труха. Чернобородый глянул Кутейке в глаза и кивнул на печь.
— Да проснулся он, — отмахнулся Катейка. — Только любит бока отлёживать.
Засоня высунул кудлатую голову с печки и хриплым спросонья голосом спросил:
— Вы обо мне?
— Слезай, — сказал ему чернобородый. — Пока не стащили.