Она перестает играть. Некоторое время я лежу не шевелясь. И уже намереваюсь встать, как вдруг Джесмин опускается на колени и заглядывает под рояль. А затем проскальзывает под инструмент и укладывается рядом со мной, глядя вверх.
– Привет, – говорит она.
– Ты играла просто феноменально.
– Но ты не мог не заметить, как я облажалась в последней части.
– Я все заметил. Как называется это произведение? Оно великолепно.
– «Игра воды» Равеля. Это произведение очень трудно для исполнения, но я просто не могла выбрать что-нибудь простое, даже если бы сыграла это идеально. – Она скрещивает ноги и расправляет на бедрах свой сарафан. – Так вот, оказывается, как здесь, внизу.
– Я залез сюда не ради вида, а ради звука. Ты испачкаешься.
Она фыркает.
– Какая разница? В детстве я ходила ловить лягушек вместе с братьями. У меня до сих пор еще осталась грязь под ногтями.
– Ты скакала по лужам?
Она вздыхает и закатывает глаза.
– И вот мы снова столкнулись с проявлением расизма.
– Что? Нет. Да ладно тебе. Каким образом?
– Да, каждый раз, когда я говорю о том, что жила в глубинке, ты ужасно удивляешься, потому что азиаты не могут жить в глубинке.
– Вовсе нет.
– Тогда ты просто сексист.
– Нет.
– Если бы я была семнадцатилетним белым парнем из Джексона, штат Теннесси, удивился бы ты, узнав, что я ходила ловить лягушек с братьями?
Черт. Ну ты попал.
– Да?..
– Лгун. И сексист.
– Нет! Ведь ты пианистка, а я думал, что все вы очень бережете свои руки. – Молодец. Быстро соображаешь.
Она подавляет смешок и тыльной стороной руки слегка бьет меня в живот.
– Вот тебе… музыканционист.
Я сгибаюсь пополам и хохочу.
– Ой. Больно. Хотя это меня не удивляет, потому что девчонки и дерутся тоже неплохо.
– Засранец, – с улыбкой ворчит она. – А вообще я тоже хочу послушать, как звучит музыка, если слушать отсюда. Иди, сыграй что-нибудь.
– Я не умею.
– У каждого человека на свете есть мелодия, которую он может сыграть на фортепиано. Иди. Сыграй. Нытик.
Я изображаю досаду.
– Ладно. – Я выбираюсь из-под рояля и отряхиваю пыль. А затем усаживаюсь за рояль.
* * *
Эли сидит рядом со мной на скамейке перед роялем.
– Это будет круто.
– Синяк у тебя под глазом, вот что будет круто, – отвечаю я.
– Я же пытался тебя научить, ты ведь помнишь.
– Помню. Но я много раз тебе говорил, что музыка – это не мое. Музыкальные гены отца мне не передались. Наверное.
– Сколько раз я предлагал научить тебя играть на гитаре?
– Чувак, ты пытался. Признаю. Просто ты не мог вынести в своей компании человека, который не познал радости игры на музыкальном инструменте.
