Последний раунд | страница 57



- Демонстрация протеста, господин барон.

Рудольф сразу изменился в лице.

- Они выступают против создания бундесвера, против атомного оружия…

Рудольф подался вперед и, вцепившись руками в спинку сиденья, сверлил глазами процессию. Ганс притормозил машину. Шилленбург пробежал глазами по фанерным щитам и плакатам: «Под Сталинградом нас погибло триста пятьдесят тысяч. Мы не хотим повторения», «Мы не хотим, чтобы наша земля покрылась атомным пеплом». На Рудольфа двигалась инвалидная коляска, которую катили двое пожилых хмурых ветеранов в форме альпийских стрелков. В коляске сидел безрукий и безногий инвалид и в культяпках рук держал большой плакат.

На тротуарах толпились любопытные. На перекрестке стояли полицейские.

- Свернуть, господин барон? - спросил Ганс.

- Нет.

- Остановить?

- Нет, вперед. Вперед, сквозь вонючую мразь, через гнилые обломки.

Ганс - ярый член неофашистской организации «Коричневая рука», участник многих схваток с красными и налетов на демократические организации - стиснул зубы. Такого ему еще не приходилось делать. Там - свои… Нагнув голову, он медленно повел машину прямо на ветеранов войны.

- Прибавь скорость!

Фронтовики хмуро смотрели на блестящий «мерседес-бенц», который двигался на них. Они не дрогнули, им и не такое приходилось видеть. Но когда машина прибавила скорость, ветераны, изрыгая проклятия, попятились, расступились. Однако пожилые альпийские стрелки не успели откатить инвалидную коляску. «Мерседес-бенц» крылом задел коляску, она перевернулась. Раздался отчаянный крик. Взрыв негодования охватил бывших воинов фюрера. Пошли в ход костыли, палки, камни. Раздался звон битого стекла.


- Гони! - заревел Рудольф, нагибаясь и закрывая голову руками.

Полицейские, которые только и ждали удобного повода, кинулись на демонстрантов, обрушивая на их головы и плечи удары резиновых дубинок.

2

«Мерседес-бенц» оказался изрядно помятым. Все стекла, в том числе и толстое лобовое, были разбиты. Ехать в машине оказалось невозможным. Оставив ее на попечение шофера, Рудольф сел в первое попавшееся на глаза такси.

Таксист обрадовался такому клиенту, вернее - дальней поездке. Моложавый, белобрысый, с широкой спиной грузчика, он легко и с шиком вел свой потрепанный «оппель». Город остался позади. Мокрая от растаявшего снега лента шоссе слегка поблескивала и казалась голубой.

Закурив, таксист начал разговор:

- Вчера у меня тоже был дальний рейс. Возил двух туристов. Не то поляки, не то болгары. Славяне какие-то. Знаете куда? В Дахау. У них родственника сожгли там в газовой камере. Подъезжаем, ворота закрыты, а дежурный нам кричит: «Проваливайте! Тут теперь военная тюрьма для американских солдат». Но туристы оказались настойчивые. Суют свои документы и требуют пропустить внутрь, чтобы осмотреть бывший лагерь смерти. Дежурный, молодой паренек, посмотрел на них, словно они с луны свалились, да как захохочет: «И вы поверили красной пропаганде? Ничего такого тут не было… Выдумка коммунистов!» Тогда туристы ему в упор: «А Нюрнбергский процесс тоже выдумка и пропаганда?» Знаете, что дежурный ответил? Он сказал совершенно серьезно: «Нет, Нюрнбергский суд не пропаганда… А еще хуже. На нем коммунисты судили вождей нашей нации»,