— Разве благородные души нуждаются в жалком комедианстве? — взяв Колу за отворот его расшитой золотом мантии, усмехнулся Стефано. — Не лучше ли было бы тебе вместо этой роскошной одежды носить самую простую, более подходящую для смиренного христианина, каким ты хочешь казаться?
— Я смиренный христианин для людей достойных, — отбрасывая от себя руку старого барона, сурово произнес Кола. — Для преступников и убийц я буду судьей.
Стефано Колонна, побледнев, схватился за рукоять кинжала. По знаку Чекко Манчини из распахнувшихся дверей тотчас вышли рослые римские гвардейцы. Тут же, по указанию Колы ди Риенцо, были взяты под стражу барон и другие заговорщики.
Все произошло так быстро и неожиданно, что многие гости не успели даже подняться из-за стола.
* * *
Ночь подходила к концу. За окнами уже брезжил рассвет. Догоревшая до основания свеча, в последний раз мигнув, погасла. Кола ди Риенцо в задумчивости расхаживал по кабинету, посматривая на задремавшую жену.
Снизу из большого зала дворца доносился стук молотков и грохот досок. Зал спешно обивали красной материей, в центре его сооружали высокий помост. Прислушиваясь к шуму и голосам рабочих, трибун остановился у распахнутого окна и ожесточенно потер виски. Приближалось утро, через несколько часов должен был состояться суд над заговорщиками, а он все еще никак не мог принять решение.
Вчера, в день ареста баронов, сомнений не было. Сама судьба отдала ему в руки наиболее опасных врагов, и он был уверен, что разом и навсегда избавит от них республику. Проклятую змею, в образе римских баронов, следовало раздавить. Раздавить без жалости и снисхождения! Только тогда можно было не опасаться ее ядовитого жала. К этому настойчиво призывал в своих письмах Петрарка, это подсказывал ему собственный опыт.
Так почему, почему он стал вдруг колебаться в столь ясном, казалось бы, деле? Разве накануне вечером не было народного собрания? Разве римляне не одобрили его смелых действий и не требовали смертной казни для преступников? Коле вдруг показалось, что он вновь слышит грозный гул толпы, яростно поносившей изменников баронов. Но потом!
Потом началось иное. Трибун опустился в кресло, морщась, как от зубной боли.
Целую ночь беспрерывным потоком к нему в Капитолий приходили просители. Они умоляли пощадить арестованных. Это было сущее паломничество. Среди хлопотавших находились не только родственники подсудимых, не только Джордано и Никколо Орсини, воевавшие вместе с ним против префекта, не только молодой Джанни Колонна, помогавший разбить графа Гаэтани, в их числе оказались и многие кавалеротти и люди из простонародья.
