— Ты не ошиблась, малышка, — улыбнулся столяр. — Я тоже служу в римском войске. Даже командую отрядом.
— Говорят, вам неплохо платят за службу? — спросил слепец.
— Солдату в день по восемь сольдо, — ответил хозяин дома. — В походе еще столько же. Такие деньги на ремесле не выручишь. — Он помолчал и пододвинул старому нищему кружку с вином. — Ну, а вы где побывали, отец? С тех пор как мы расстались, прошло немало времени.
— Много мест исходили мы с Розиной, — неторопливо отпив из кружки, отозвался тот. — Были у моря и в горах. Потом решили вернуться в Рим. Ходит слух, что трибун хочет создать дома для сирот и калек.
— Он предложил устроить приюты при монастырях, — подтвердил столяр. — Несколько таких домов уже открыто. Народное собрание утвердило его предложение.
— Слава господу! — просиял старик. — Может быть, кончатся наши скитания.
* * *
— Хоть на время отложи дела. Ты с утра ничего не ел. — Нина решительно поставила перед мужем кувшин с молоком и поднос с зажаренной уткой.
Кола ди Риенцо покорно отложил в сторону бумаги и воткнул в песочницу гусиное перо.
— Эти проклятые анонимные письма испортят аппетит кому угодно, — принимаясь за жаркое, сказал он.
— Прежде чем объявлять новые эдикты, надо было договориться с архиепископом.
— Разве убедишь в чем-либо старого ханжу? Он боится собственной тени.
— Смотри, в Авиньоне у тебя врагов не мало. Если курия начнет плести интриги, туго придется.
— Церковь всегда была заодно с баронами, — спокойно сказал трибун. — Я уверен, что граф Гаэтани пользуется ее тайной поддержкой. Потому-то он так смел и не подчиняется моим приказам. Но, дай срок, мы до него доберемся.
— Лучше бы не связываться с графом. С ним дружат многие из семьи Орсини.
— Напротив, сейчас необходимо действовать еще решительней. Петрарка в каждом письме призывает к этому. Послушай, что он пишет. — Кола развернул небольшой свиток и начал быстро читать: — «Я не перестану ежедневно писать тебе, чтобы ты знал мои мысли и опасения. Ты стоишь на большой высоте, на виду у всех и не только ныне живущих, но и будущих людей; ты — предмет их разговоров, их суда, ибо блистательно, и велико, и прекрасно твое предприятие! Никогда не забудут тебя ни этот век, ни грядущие! Но людские речи пусты и переменчивы: пусть же не колеблят они твоих намерений. Будь тверд, как Капитолийская скала — обитель твоя, не замечающая дыхания ветров!
Не знаю, известно ли тебе, каким успехом пользуются здесь твои послания. Их так усердно списывают, с такой поспешностью несут в апартаменты святейшего отца, что можно подумать, будто они написаны не простым смертным, а сваливаются к нам прямо с неба. Едва становится известным, что получено твое письмо, — все приходит в движение! Никогда дельфийский оракул не толковался столь разнообразно, как объясняется каждое твое слово.
