Заходящее солнце навевало грусть. Солнце уползало, небо из багряного становилось сиреневым, потом серым и, наконец, темным. В домах вспыхивало электричество, начинали светиться десятки, потом сотни, а затем и тысячи окон.
Каштан всегда смотрел на это сверкание бесчисленных огнен с необъяснимой печалью. Быть может, в нем крепко сидела врожденная деревенская закваска? В селе ведь знаешь, кто стоит за каждым огоньком. А здесь? Грусть возникает, наверно, от осознания жесткой истины, что никогда, никогда ты не узнаешь людей, живущих за этими окнами.
Впрочем, о том же как-то сказала даже Маринка. Она любила наблюдать вместе с отцом, как на город опускаются сумерки. Свой остренький локоть она ставила на подоконник, кулачком подпирала подбородок и задумчиво смотрела на вспыхивающие созвездия московских огней. И однажды тихо проронила:
— А может, там тоже девочки у окон стоят? А, папуля? И хотят со мной познакомиться?
И столько грусти прозвучало в голосе, что он обнял ее и приласкал.
И еще один случай вспомнился Каштану. Они рисовали с дочкой закат. Ему вздумалось рассказать ей известную притчу о бедном пастушке. Этого пастушка волновало и притягивало какое-то неведомое селение, расположенное далеко за полями у самого горизонта. Когда пастушок на закате гнал свое стадо обратно в деревню, он всегда отчетливо видел, что в домах далекого загадочного селения окна сделаны из золота. Они торжественно сияли золотым блеском. И пастушку представлялось, каким же дивным был этот чудо-городок. Там золотые и окна, и крыши, и посуда. Там играет волшебная музыка, дети смеются и танцуют. Пастушок страстно мечтал попасть в чудесное селение. И однажды решился. Бросил свое стадо и побежал через поля туда, к горизонту, к городку с золотыми окнами… Но когда он добрался до него, то в растерянности остановился: золотое сияние окон исчезло, потому что закатилось солнце. Перед мальчиком оказалась самая обыкновенная деревушка с черными избами, окна которых по вечерам лишь отражали закатное солнце. Пастушок опустился на траву и зарыдал: до того ему было больно и обидно…
Каштан не успел еще закончить свой рассказ, как дочка горько заплакала, и он долго не мог ее утешить.
Аня очень рассердилась на мужа за то, что он довел ребенка до слез, увела дочку в ванную. А его, помнится, послала в овощной магазин за картошкой.
Чего греха таить, Аня крепко ревновала. Маринка простодушна, она и не пытается скрывать, как любит отца. Аню это мучило, она нередко срывала свою досаду то на муже, то на дочери. Что было, то было.
