Но даже и ко всему привычные евреи не догадывались, как далеко зайдет дело. А оно таки зашло, и зашло так далеко, что исход, или, даже прямо сказать, бегство евреев из Египта, показался всем легкой послеобеденной прогулкой.
Не прошло и четырех лет после памятного галдежа, как 28 марта 1928 года по советскому уже летоисчислению Президиум ЦИК СССР принял новое постановление: «О закреплении за КомЗЕТом для нужд сплошного заселения трудящимися евреями свободных земель и в приамурской полосе Дальневосточного края».
Спустя месяц в поселке нашем ударила рында. Запыхавшийся десятилетний Денис — сын Григория Петелина, рожденный им неизвестно от кого, при посредстве, как утверждал Григорий, не иначе как Святого Духа — объявил собравшимся сельчанам, что в поселок «везут еврюшек».
— Полномочный из области везет, своими глазами видел, — поклялся Денис.
Глаза у него были голубые, выпуклые, зоркие. Не доверять таким глазам не было никаких оснований.
На площади воцарилось загадочное молчание. О евреях у нас в поселке мало кто что знал достоверного, кроме того, что они пьют кровь христианских младенцев. Эти сведения большого оптимизма не внушали — впрочем, как и беспокойства тоже. Лет пять уже, как прямым постановлением из области запрещено было крестить детей. Таким образом, старые христианские младенцы успели вырасти, а новых не появилось, и, окажись евреи в поселке прямо сейчас, им пришлось бы срочно пересмотреть свои кулинарные пристрастия.
Однако новость все равно надо было как-то осмыслить.
— Может быть, еще не довезут, — заметила тетка Рыбиха, высказав тайную мысль, которая приходила в голову многим. — Может быть, утопят по дороге в Амуре.
Все посмотрели на Дениса как на единственного свидетеля.
— Непохоже, что утопят, — проговорил он с неохотой. — Похоже, что все-таки довезут.
Исчерпав запасы оптимизма, все русские поворотились к китайской части собрания. Китайцы стояли молча — с лицами желтыми, глянцевыми и полупрозрачными, словно бы намасленными медом. На лицах этих не отразилось ни единой членораздельной мысли, только лишь беспричинная и бесчеловечная приветливость. Так они стояли минуту, другую и, наверное, могли простоять еще пять тысяч лет — торопиться все равно было некуда.
Не дождавшись никакой китайской реакции, вперед выступил староста дед Андрон. Беспорядочная еловая борода его за прошедшие годы совершенно не изменила ни кудлатой зеленой формы своей, ни грубого лешачьего содержания.
