— Получается, так, — согласился Ямщик. — Но я это в том смысле, что теперь, захоти Уральский, Волнорез и Губан Кирзача остановить, они все равно сделать этого не сумеют. Он должен объявиться только после того, как свой долг исполнит.
— Если появится, — сказал Шалый. — Скорей всего, его самого шлепнут… Или на месте преступления, или… А он не расколется, что карточный долг гасил, будет на том стоять, что в одиночку все задумывал. В соучастники они не попадут.
— Не попадут. Но нам-то от этого не легче. Слухом земля полнится. Смотри, и ты меня насчет Кирзача пытать вздумал, какие-то совсем нехорошие слухи уловив…
— Да, — кивнул Шалый, — слух и до меня долетел, что Кирзач свихнулся, и что всем будет хуже, если его не остановить.
— Правильно. А кроме тебя, угрозыск за нас взялся, насчет Кирзача копает. Выходит, и с другой стороны им известно, что Кирзач у нас побывал и что что-то этакое у него на уме. Уже больше двадцати хороших ребят замели. И насчет Уральского, Волнореза и Губана интересуются, чего это они наезжали… Выходит, дошло до них, то ли через стукачей, то ли как, что они ради Кирзача приезжали, чтобы отчаянное дело с ним обмозговать. А я и говорю, что нам Кирзача не затормозить. Допустим, тряханем мы этих троих, оголтелых… Так немало есть таких, кто их поддерживает, и тут до настоящей войны дойти может. Конечно, еще будет у нас разделка, за то, что они нас всех подставили, но это годик-другой выждать нужно, чтобы по-тихому, по-нормальному дело решить, сначала их союз расколов… А за год все может произойти, самое непоправимое.
— И никаких наводок, куда Кирзач направился? — поинтересовался Шалый.
— Почти никаких. Прознал один из моих, что хату в Казани ему обеспечили, так он с этой хаты, небось, уже слинял. И куда дальше?..
— Что за хата?
— Хата Степняка, старого такого волка…
— Как же, помню. Но он, вроде, от дел отошел?
— Отошел, не отошел, а приютить иногда может… Только ты не сдавай его легавым, сам с ним потолкуй, коли что…
— Заметано, — Шалый покачал головой. — И правда, дела. Это ж расстрелы двадцатых годов, про которые страшные сказки ходят, детским садом покажутся.
— Еще бы! Тех-то я не застал, а послевоенные расстрелы помню… Не хотелось бы еще раз такое пережить. Одно, когда тебя по делу к стенке поставят, а другое — когда в общем стаде, на убой, будто барана какого, за то лишь, что под горячую руку попался. Это, знаешь…
— Некрасивая смерть, — согласился Шалый. — Что ж, сделаю, что могу. И ни ты, никто другой из ростовских засвечен не будет.
