— Я его ученица, а также бесплатная помощница. Но занимаюсь я усердно. — Девушка указала на дальнюю стену, завешанную листами пергамента.
Ваэлин встал, подошел поближе и присвистнул от удивления, увидев рисунки. Сюжеты были самые разнообразные: конь, воробей, старый знакомый дуб, женщина с корзиной хлеба… Выразительность линий, выполненных углем или тушью, поражала.
— Ох, Отец Мира! — Рива подошла ближе и уставилась на картинки, разинув рот. Ваэлину показалось, что она восхищена увиденным: ровно до тех пор, пока та едва ли не с ужасом повернулась к его сестре. — Это прикосновение Тьмы! — выдохнула Рива.
Алорнис крепилась мгновенье-другое, потом не выдержала и прыснула со смеху.
— Это просто линии на пергаменте! Я рисовала всегда, сколько себя помню. Хочешь, я и тебя нарисую?
— Нет, — отвернулась Рива.
— Но ты ведь такая хорошенькая, получится великолепный этюд.
— Я же сказала — нет!
Со злым лицом Рива решительно направилась к выходу, но у самой двери остановилась. Ваэлин заметил, как побелели костяшки пальцев, сжавших косяк. Песнь крови тут же отозвалась мягким мерным биением. Он уже слышал этот мотив раньше, когда они только собирались в дорогу вместе с труппой Джанрила. Это случалось в те моменты, когда Рива наблюдала за танцующей Эллорой: восхищение и очарованность в ее взгляде внезапно сменялись гневом. Разве что в тот раз песнь звучала чуть тише.
Прикрыв глаза, Рива пробормотала одну из своих привычных молитв.
— Прошу прощения, — сказала она затем, стараясь не смотреть на Алорнис. — Это не мой дом, я забылась. — Она покосилась на Ваэлина. — Нынешний вечер должен принадлежать вам с сестрой. Я найду, где устроиться. А о делах поговорим утром, — твердым тоном закончила она и вышла в коридор.
По мере того как она обследовала дом, до них доносились слабые шорохи. Как бы там ни было, прятаться ее научили как следует.
— Говоришь, попутчица твоя? — спросила Алорнис.
— В дороге кого только не встретишь, — сказал Ваэлин, возвращаясь за стол. — Родитель действительно оставил тебя ни с чем?
— Он не виноват, — резко возразила она. — Деньги ушли на лечение, права на земли и пенсию утрачены после того, как он перестал быть владыкой битв… А его друзья, с которыми они вместе прошли через все тяготы войны, быстро забыли его. Нелегкое было время, братец.
Аль-Сорна заметил упрек в ее взгляде. Что же, он его вполне заслужил.
— Я чувствовал себя лишним здесь, — сказал он. — По крайней мере, мне так казалось. Ты хорошо знала отца, выросла на его глазах. Со мной все было иначе. Когда он не был на войне, он без конца занимался лошадьми. Или солдатами. А если оставался дома…
