Родители Мэтта явно ничего об этом не слышали, потому что позже его отец упрекнул меня за то, что я оставила скрипку «без присмотра». Я просто ушам своим не поверила. И снова Мэтт попытался оправдаться:
— Я думал, ты вообще не хочешь, чтобы я кому-нибудь об этом рассказывал.
Но тут я решила не уступать.
— Я хочу, чтобы они знали правду.
— Ладно. Только нужно выбрать подходящий момент.
Подходящий? Для чего подходящий?
— Найди его побыстрее, а не то это сделаю я.
Я была очень зла на него.
Может он сделал это, может нет. Такие разговоры подогревали ощущение, что я попала в какой-то другой мир. Он был похож на старый, иногда даже звучал как старый, но на самом деле был его буйнопомешанным двойником. Я и в лучшие времена не могла понять, где мое место. А теперь Мэтт еще и начал вымарывать отдельные эпизоды моей жизни и рисовать поверх что-то другое. Прошло совсем немного времени после той перепалки по поводу его родителей, и снова начались разговоры о сделке, о комиссии (Tarisio хотели 20 процентов) и о том, что правильно, а что нет. Мэтт придумал хитрость. Надо купить Страдивари в Штатах, но не в Нью-Йорке. Покупая инструмент в Нью-Йорке, ты должен заплатить налог в семь с половиной процентов. А это довольно много, если ты там не живешь. И Мэтт нашел лазейку. Он сказал, что, если мы, вместо аэропорта имени Кеннеди, прилетим в Ньюарк, нам не придется платить налог, — на эту территорию он уже не распространяется. Никаких налогов от двухсот пятидесяти тысяч. И после этого он предложил на сэкономленные деньги купить ему смычок для виолончели, о котором он всегда мечтал. Похоже, ему и в голову не приходило, что весь этот кошмар на его совести, и, по сути, я ничего ему не должна. Но таков был Мэтт. Он требовал все, что я могла ему дать, все, чем я владела. Он пытался внушить мне, что без него я никто.
Но, как бы он ни старался, он не мог бесконечно контролировать все и вся. Потому что теперь у меня появилась скрипка. Она не была моей, она просто мне принадлежала. Но все же это была скрипка. А скрипка — это возможности. Я заплатила за них, прекрасно понимая, что делаю. Она не была похожа на Бергонци, брошенную на стуле, — чужую, бесполезную. Где-то на границе моего сознания уже вырисовывались картины того, как я буду ее использовать.
♪#9 А теперь пришла пора поговорить о Йене. Моем чудесном друге Йене. Я не упоминала о нем все это время, чтобы вы не запутались в персонажах. Я уже рассказала о Джеральде, теперь пора познакомить вас с Йеном. Он бы не хотел, чтобы я говорила о нем, но будет нечестно рассказать о моей жизни и не упомянуть Йена, ведь это он помог мне преодолеть тот тяжелый период и сохранить рассудок. Итак, Йен.
