Кто-то говорит нам, что здесь неподалеку есть отделение транспортной полиции. Мы бежим его искать, и по дороге я без конца кричу на Мэтта:
— Как ты мог?! Как ты мог?!
Мы находим участок, там сидит парнишка, который тоже отказывается понимать, пока я не говорю, что эта скрипка стоит миллион фунтов. Я пытаюсь донести до него, что это — Страдивари, что это моя скрипка, и ее больше нет! Какие-то люди задают мне какие-то вопросы: что я видела? что случилось? Я отвечаю, и мне так больно, словно с каждым вопросом кто-то снова и снова бьет меня ножом в живот. Я обескровлена, происходит нечто ужасное, ужасное, как будто под моими ногами раскрылась пропасть без дна, и я балансирую на краю. Боже, как же я хочу вернуться в то время, когда все было хорошо, и я была целой! Потому что до меня, наконец, доходит, что случилось: ее нет.
Ее нет! Она исчезла! И даже хуже…
Исчезла и я.
Добро пожаловать в Чистилище.
В самом начале, еще в отделении транспортной полиции, я думала только об одном: «А как же мой диск?» Странная мысль, ведь диск был в безопасности, записан и отпечатан, готов к распространению, и все же в те ранние часы этот вопрос приходил мне в голову снова и снова: «Как же мой диск?» И вот, словно сработала какая-то странная телепатия, в вихре входящих и выходящих полицейских, передаваемых мне чашек чая и вопросов, пришла эсэмэска от Sony. Они хотели уточнить какие-то обычные житейские детали: время, адрес и тому подобное. Я, не раздумывая, написала: «Не волнуйтесь. Все в порядке». Я не сказала, что сижу в полицейском участке и что весь мой мир рушится. Не сказала, что изо всех сил держу себя в руках и боюсь, что стоит мне на секунду ослабить хватку, как…
«Нет. Не волнуйся, Sony. Все в порядке!»
В это невозможно было поверить. Этого просто не могло быть. Ну как это? У меня была скрипка, концерты, которые мы должны были вместе сыграть, и записи, которые должны были сделать по контракту. Я собиралась бросить Мэтта, а не скрипку!
— Можете пошлепать меня по щекам? Мне надо знать, что это не сон.
Это я сказала молодому полицейскому. А он ответил мне:
— Простите, мэм, но это не сон. Все по-настоящему.
Мы с Мэттом просидели в отделении почти четыре часа, ожидая хоть каких-то новостей. Я была в панике, но полисмены вели себя образцово. Хоть и не каждый день на их участке пропадали скрипки ценой в миллион фунтов, они проявляли поразительное спокойствие. Это обнадеживало. Если не считать миллиона фунтов, с такими кражами они уже сталкивались. Могла, конечно, существовать вероятность некой аферы с нашей стороны, но, как только они разобрались, кто мы такие, сразу объявили «боевую тревогу» по всей лондонской подземке, надеясь перехватить похитителей. Когда воровство происходит спонтанно, а не по наводке, ворам труднее исчезнуть. Если повезет, их поймают где-нибудь на выходе. Мы ждали. Давно перевалило за полночь. Мы надеялись, надеялись, надеялись, но, несмотря на то, что нас окружали вниманием и чаем, вся эта «боевая тревога» ничего не принесла. Если не считать какого-то бедолагу, которого угораздило в эту же ночь оказаться на станции Кингс-Кросс с альтом в футляре. Футляр открыли, осмотрели и отправили бедолагу домой. Счастливчик. Получил небольшой подзатыльник от жизни и возможность поделиться этой историей за обедом. А еще — урок ответственности: нельзя выпускать скрипку из рук.
