Тем не менее они не считали возможным сдать без боя позицию, хотелось привлечь внимание правительства к богатейшей тубекской точке, но чтобы иметь право привлечь внимание, требовалось обстоятельно ее разведать. И работа продолжалась.
Дважды в октябре приезжал на площадку Чотыш, беседовал с председателем колхоза Пияковым, с колхозниками, с каждым изыскателем в отдельности, что-то выяснял, расследовал. Умный, серьезный, он находился в затруднительном положении.
— На нас... капают... Ты понимаешь? — говорил Абаканов Журбе. — Интересно только, кто и что?
Телеграммы, приказы, расследования осложняли настроение, мешали работе, но оба, уверенные в своей правоте, продолжали действовать дальше.
Оторванная от населенных пунктов, даже от Тубека, — не шагать же туда по грязи без дела за семь километров после трудового дня, — группа изыскателей чувствовала себя, как на дальней зимовке, с той, однако, разницей, что у зимовщиков была хоть рация, которая связывала их ежедневно с миром, а сюда и газеты залетали случайно.
С опозданием узнали, что 16 августа произошел разрыв дипломатических отношений с белокитайским правительством; донеслись слухи, что Красная Армия ведет бои, разгромила китайских милитаристов и банды белогвардейцев. Было очень тревожно.
Но и среди всего этого порой выкраивались светлые минуты, тянуло в тайгу, к природе, к солнцу. До чего полюбилась Журбе Западная Сибирь... Как привязался он к золотому березнячку, к красному осиновому колку... >[2]
Тепло. Ясно. В полдень даже трудно поверить, что начало октября, что пришла осень, что не за горами морозы. Солнце еще молодое, вокруг зелено, обилие ярких, невыцветших, непоблекших красок. Скупой дождик не оставляет следа; деревья сразу отряхиваются от капель, а земля черна недолго.
Березки и осинки поредели, попрозрачней стали кроны, но листья, оставшиеся на ветвях, держатся прочно: потрясешь деревцо — только три-четыре листа слетят. Тонкие, они звенят, подобно колокольчикам, надо лишь прислушаться.
Несравнимая ни с чем ранняя сибирская осень...
На опушке хорошо развести костер. Дыма почти не видно, он тотчас растворяется в студеном воздухе, а золотой огонь играет, и на него приятно смотреть.
Небо... Какая безграничная высота!
Но дни бегут. С календарными листками осыпаются листья березок, осин. Утра росные, стекла в бараке потеют. Если день выдается хмурый, то бледно-желтый свет до полудня струится из невидимого источника. На земле да на крыше утрами можно видеть хрупкий снежок. Лежит он негусто, и сквозь седую его присыпку просвечивают обмякшие листья тускло-зеленого неживого бурьяна. Все чаще хмурится погода, мокрый снег задерживается дольше, земля уже не просыхает, черная, густая, напитавшаяся доотказа.
