— И она осталась с нелюбимым человеком?
— Она осталась с отцом своего ребенка. С больным, изломанным человеком, с которым живет десять лет и которому не изменила никогда ни с кем.
— Так... так...
— Он увез ее, когда ей было шестнадцать, вырастил, воспитал. Он щадил ее, берег, он никогда не воспользовался своим опытом мужчины, своим нравом покровителя, он дал ей возможность вырасти, узнать его и самой решить, как поступить дальше. Она полюбила, и тогда только он стал ее мужем.
— Романтично!
— Да, романтично. Жизнь у Радузева сложная, путаная, но, мне кажется, честная. Я верю ему. Однако хватит! Это не относится к изысканиям...
— Чем же у вас кончилось?
— Не кончилось. Мучаемся... трое... ничем, впрочем, не запятнав совести.
Журба задал еще несколько вопросов, но Абаканов не ответил.
Ускорили шаги.
Рассказ взволновал Журбу, он подумал, что к чужой жизни мы неравнодушны потому, что в ней находим место себе, что большое чувство всегда трагично, что каждый человек мечтает о необыкновенной любви, но находит ее лишь тот, кто встретит непреодолимые препятствия. И было грустно, как в тот вечер, когда он бродил один по городу, заглядывая в чужие окна.
Остальную часть дороги они прошли молча.
Перед селением Журба оглянулся на кусты, залитые предвечерним светом. Хотелось представить здесь огромный металлургический завод, большой светлый город, но ничего, кроме потемневшей к вечеру травы да гор, вершины которых неестественно ярко сверкали, не увидел. Завод и город в тайге, на пустыре, были такой далекой мечтой, что реально представить их не хватило никакого воображения.
Уже затемно они пришли к дому. Женя, отдохнувшая после работы, принаряженная, с красной ленточкой на подобранных кверху волосах, встретила так приветливо, что у Журбы настроение улучшилось. «Какая она все-таки...»
Но тут выступила хозяйка, тоже принаряженная и тоже ожидавшая возвращения, и певучим своим голосом протянула:
— Заждались мы... — и подняла жаркие свои глаза.
Журбе стало нехорошо, и он отвернулся.
— Умывайтесь и скорее ужинать.
— А вы уже поужинали? — спросил Абаканов Женю.
— Ждали-ждали...
— Товарищи, — объявил Абаканов, доставая полотенце и мыло. — С завтрашнего дня переселяемся на площадку.
— Как на площадку?
Поднялись со своих мест остальные изыскатели.
— И снова костры? А кто поварить будет? — допытывалась Женя.
— Вы будете.
— Я не повар, а старший рабочий. И не затем ехала из Ленинграда...
— Меньше разговоров, женщина!
