Журбе хочется курить. Он запускает руку в карман и вдруг обнаруживает, что канзы нет...
К канзе у алтайцев особое отношение, — Василий Федорович, узнав о потере, останавливает караван, конюхи сходят с лошадей, ищут.
Напрасно...
— Поздно спохватились, — укоризненно говорит Бармакчи. — Так нельзя.
...И вот лес, закрывавший горизонт, расступается, перед глазами — зеленая долина в цветах. Река, круто обогнув скалу, вырывается к долине, кипя и бурля, и шум ее наполняет воздух. Открывается у подножия горы селение. Это Тубек...
У Журбы замирает сердце. Впрочем, в эту минуту волнение охватывает всю группу изыскателей. Это видно по лицам, по той сосредоточенности, с которой каждый вглядывается в детали пейзажа.
Мокрые лошади тяжело дышат.
Абаканов вырывается в голову группы и ведет ее к избе на окраине селения. Плетень, дворик, два сарайчика, огород.
Румяная, плотно сбитая женщина лет сорока, русская старообрядка с миловидным лицом и плутоватыми глазами, выходит на крыльцо.
— Сюда! сюда!
Она узнает Абаканова и здоровается с ним, как со своим.
— Снова к нам?
— Снова!
— Надолго?
— Кажется, надолго.
— Заводите лошадей во двор!
Но лошадям не вместиться в дворике, и конюхи привязывают их к плетню, к лиственницам, которых на улице немало.
Женя соскакивает с лошади, за ней сходят остальные. Лицо у девушки плюшевое от пыли.
— А теперь — в баню! — приглашает хозяйка.
Что может быть в тайге лучше бани, чистого белья, сухой обуви!..
— Ура! — кричит Женя. — Баня!
Прошли в избу.
— Не надо раскладывать костра, варить обед!.. — радуется Женя, будто всю жизнь то и делала, что разводила костер да варила в котелках кашу.
— Сюда, в эту комнату, — приглашает хозяйка, — заходите.
— С приездом, товарищи! — поздравляет группу Журба и ставит на стол бутылку водки.
Вечером было до того парно, в воздухе скопилось столько влаги, что дышать стало невмоготу. На ночлег каждый устраивался, где хотел: Женя ушла к хозяйке; старики разлеглись на полу, вповалку; Абаканов, взяв потники, пошел во двор. Журба долго слонялся, не зная, где осесть. Наконец, забрел в сарай, на сеновал, хотя и здесь была томительная духота, но запах сена, острый, пряный, возмещал неудобства. Захватив плащ, подушку, байковое одеяльце, он взобрался по лестнице на чердак, разделся и через минуту спал крепким сном.
Ночью почувствовал вдруг чьи-то горячие пальцы на своей груди.
Машинально сунул руку за подушку — там лежал маузер, но узнал хозяйку. Жаркая, она сидела над ним и, дрожа, гладила его грудь.
