Десять голов послушно повернулись к этой кокетливой особе.
— Эта картина похожа на… — Соня вдруг заметила отсутствие Романа.
— На что? — выдыхают десять ртов.
— Вообще, конечно, я вам скажу…
«Куда же делся этот юный пролетарий?»
— Что?
— Художник… Извините, пожалуйста, но я должна идти.
Нет в жизни никакой гармонии. Все выдумки! Она, Соня, женщина решительная и может на многое пойти ради счастья, тем более что для достижения заветной нирваны ей всего-то и нужны — мужчина и искусство. Ну, почему, почему, почему ее постоянно обкрадывают то на одну, то на другую часть мечты? Муж Жорик — эстет и импотент, Роман оказался сексуально активным тупицей. Может, от добра добра не ищут? Пора остепениться и… Нет, пора не настала. Потому что во дворе Соня увидела Рому, стоящего за скамейкой и флиртующего с молодой девицей с темными, почти черными тенями на веках. Девица сидит на скамейке вполоборота к Роману и демонстрирует ему глубокое декольте на своей небольшой, почти детской груди, сдавленной черной кожаной жилеткой. Вот пугало! Ужас, летящий на крыльях ночи. Пародия на кошмар! А Соня не просто ревнива, она может быть отвратительно скандальной. Это тоже заметно отличает ее от сдержанной Нонны и ленивой на разборки Юли. Сейчас она устроит этим детям пролетарских окраин буржуазную революцию. Сейчас они увидят классовую месть интеллигенции в действии.
Рома, заметив ее издалека, широко улыбается девице и что-то шепчет ей на ухо. Девица оглядывается и встает. Когда Соня приближается к ним, девица, оглядев ее с ног до головы, насмешливо кривит рот:
— Бабуля, не торопись, одышка одолеет.
— Форточку захлопни, дует.
— Ведьма старая.
— А ты — голожопая идиотка.
Соня угрожающе нависла над ребенком, почти ровесницей ее Лерки. От этой параллели стало тошно, и Соня сжала кулаки. Угрожала она не девочке, а собственным годам, неожиданно восставшим против хозяйки. Но девица уразумела это по-своему и ушла, испугавшись.
А Рома повеселился. Он любил, когда отношения между людьми выплескивались из границ политкорректности. Слова этого он не знал, да и к чему? Он любил бои без правил, особенно женские. Ни с чем не сравнимое удовольствие ему доставляло смотреть, как его небольшого роста матушка всерьез поколачивала отца.
— Ну что, экскурсия закончилась? — лениво спросил он.
Неожиданно Соня почувствовала себя виноватой: за то, что дала волю своей любви к искусству, фактически изменив с ним Роме, и за эту накрашенную дурочку, которую согнала со скамейки.
