— Господи, ну почему ты такой серый? — мечта Сони тускнеет на глазах. Мужчина опять не соответствует, зато остается любовь к прекрасному.
Роман не по-доброму щурится, и вдруг тихо и отчетливо произносит:
— А ты просвети меня, давно что-то никто не парил.
Но Соня не слышит провокационных интонаций. Она оседлала любимого конька.
— Наше искусство искало для себя опоры в определенных традициях — чаще всего советского же искусства начала двадцатых годов: мощь конструктивизма, экспрессия динамизма… Обращались, конечно, и к мировым достижениям. Искусство — это огромная копилка, и черпать из нее может каждый.
— Из копилки воровать? Нехорошо.
— А вот взгляни сюда.
Голос Сони гулко звучит в полупустых залах. Соня подводит Рому к большому полотну с революционными солдатами и матросами и пролетаркой с младенцем промеж них.
— Посмотри на эту пролетарскую мадонну в окружении апостолов и ликующей революционной толпы. Посмотри, как бесстыдно и в то же время невинно кормит она грудью своего младенца. А этот солдат, сидящий у ее ног, словно на паперти церкви… Он устало опирается на свое ружье… Скольких буржуев он заколол этим штыком? Посмотри, любимый, как он похож на апостола Петра Эль Греко.
— И этого стибрил, — не одобряет народ в лице Ромы теорию постмодернизма.
Но не весь народ. Одинокие посетители и редкие пожилые пары, несколько студентов и орава школьников выглядывают из-за перегородок огромного зала, прислушиваясь к словам неожиданного экскурсовода. А Соня уже входит в искусствоведческий транс. Этот вид оргазма чуть ли не круче традиционного. Если секс в ее жизни — явление регулярное, то музей воплощается только в хоромах заказчиков с их безумными вкусами. После стольких копий Айвазовского и Шишкина, сколько перевидала Соня на своем прорабском веку, появляется водобоязнь и отвращение к медведям, а робкий Волков кажется революционером.
— Композиция полотна как бы приглашает переступить грань реальности, шагнуть внутрь картины. Цветовое решение не только призвано подчеркнуть аллегорию…
Рома медленно берет Соню за плечи, разворачивает ее к себе и долго, не мигая, смотрит на нее.
— Ликбез закончен?
Соня глядит на него, не понимая, и медленно выходит из транса:
— Неужели тебе не интересно?
Но вместо Ромы отвечает густое контральто:
— Интересно, интересно! Вы такие слова говорите… Аллегория…
К ним подплывает необъятных размеров женщина, пахнущая ядовитой «Красной Москвой», и глядит из-под очков с невероятно толстыми стеклами, будто вдавленными в глаза. Очки ей совсем не идут и кажутся чужеродными на ее большом лице.
