Конечно, это не Эрмитаж, а всего лишь выставочный зал Союза художников, и совсем даже не Рубенс, а некий безвестный художник Волков, которого зачем-то вытащили из пыльных запасников. И они с Ромой вовсе не сплетаются телами в экстатических конвульсиях оргазма, а ходят по залам, взявшись за руки. Но Соня примеривается к пространству, приценивается, что и сколько наобещать директору, прислушивается к себе: стоят ли жертвы и финансовые траты Ромы — носителя античных пропорций? Но Рома, горячий в постели, в машине и даже под платформой железнодорожной станции, как-то померк среди искусства. И вместо того, чтобы грезить о рискованном коитусе, Соня, бурно жестикулируя, пытается объяснить Роману основы классической композиции.
— Принцип золотого сечения — этот рудимент академического образования — лежит в основе классической композиции всех наших художников…
Но Роме тоскливо от этих слов. Плотоядный взгляд его скользит по внушительным формам героинь триптиха «Купальщицы».
— Коровы, — говорит он, засмотревшись на увесистую ляжку.
На мгновение в голове Сони проносится шальная идея, что, может, пора перемещаться ближе к Рубенсу. Но Рома быстро теряет интерес к телесам кисти шестидесятника Волкова, написавшего последнюю картину незадолго до рождения необразованного эвакуаторщика. Так где гарантия, что его возбудит классик, чей прах уже обратился в перегной? И Соня, решив сконцентрироваться на любви к искусству, манипулирует пальцами, складывает их в условные прямоугольники-кадры и подносит к глазам Романа.
— Да как же ты не видишь?! Золотое сече…
Но тот раздраженно отворачивается.
— Да нет же! — дергает его за рукав Соня. — Как ты не понимаешь! Это мотивы Сезанна в творчестве обычного шестидесятника. Он не подражает. Нет! Он через голову соцреализма кланяется французскому мастеру и воспевает женщину, природу и саму жизнь! В условиях атеистического общества…
— Началось…
— А здесь!.. — Соня решительно тащит любовника к пестрой абстракции. — Это же настоящий Фернан Леже.
— Вот я и говорю — лажа.
— Фернан Леже, между прочим, большой мастер и поборник так называемой «эстетики машинных форм» и механического искусства.
— Да не буду я смотреть на этих, квадратно-гнездовым способом намалеванных.
— Художник всего лишь подражает Леже. Это, между прочим, и понятно: в советском искусстве шестидесятых-семидесятых годов происходило формирование нового стилистического движения. Ты понимаешь?
— Ага.
