— Хорошо. Виновата. Прошу у вас прощения за то, что не знала, во сколько лет балетные уходят на пенсию.
Прима удовлетворенно кивает в такт ее словам.
— Вы не старая карга. Вы вообще не карга. Лисицына толстая корова. А я — просто портниха.
— Делай платье. К завтрашнему дню успеешь?
— Успею.
Юля выбегает из комнаты примадонны, нос к носу столкнувшись с бородатым худруком. Отодвинув Юлю, худрук врывается в гримерную Александровой. Из-за двери Юля слышит разгневанный голос мужчины с сильным кавказским акцентом.
— Что ты себе позволяешь? Почему прессу игнорируешь? Я тебе сказал, заявление на стол! Надоело!
— Все, ты меня больше не увидишь! Тоже мне, нашел рабу любви!!! Со своей Лисицыной работай!
«Молодец! — думает Юля. — Мужики — козлы».
— Я сказал, заявление!
— А я сказала, не приказывай мне!
— Он что, ее уволить хочет? Говорит, заявление, заявление? — спрашивает Юля у пожилой уборщицы.
— Нет, заявление в ЗАГС написать просит. Она женщина гордая, ломается.
Но вдруг слышит странный звук, похожий на хруст костей.
— Нет, это он ее обнимает с хрустом. Скоро целоваться начнут, — успокаивает бабушка-уборщица.
— Ой, что это? Он ее убивает?
Юля приоткрывает дверь и заглядывает в щель. Главный, схватив хрупкую Александрову в охапку, страстно целует ее в губы.
Лысый фотограф, вытянувшись, лежит на сдвинутых стульях и тихо постанывает. Дроздов, Хомяков и Нонна, озадаченные глубиной стресса, пытаются привести его в чувство. Нонна трогает его за плечо, но фотограф остановил уже прекрасное мгновение и теперь наслаждается им. И Нонна пытается пробудить в Дроздове медика:
— Вы — доктор? Так должны знать, что делать.
Дроздов пожимает плечами. Может быть, он и доктор, но не психиатр же. Хомяков, озабоченный последствиями глубокого обморока штатного фотографа, подсчитывает предстоящие убытки.
— Это от переутомления? — спрашивает он.
Дроздов вздыхает:
— Это от перевозбуждения.
Нонна недоуменно оглядывается по сторонам:
— А от кого тут можно было возбудиться?
Дроздов садится на край стола и, закурив сигарету, удивленно и даже с легким раздражением смотрит на Нонну.
— А вы, Нонна, что, не заметили здесь толпу полуголых девиц, расхаживающих взад-вперед?
Нонна пожимает плечами:
— Почему же? Я заметила. Некоторые пахли потом. Между прочим, я этих девиц фотографировала. Вместо вашего фотографа, павшего в неравной борьбе с эрекцией. Она его сломила, похоже.
Фотограф замычал и зашевелился. Хомяков бросился к рабочему столу и стал поспешно рыться в недрах выдвижных ящиков. Дроздов всплеснул руками.
