Штурм | страница 30
На другой день утром в штабе дивизии Веденееву вручили телеграфный запрос: срочно представить в политотдел армии письменное объяснение случая с фельдфебелем-перебежчиком.
Афонов сказал:
— Много цацкаетесь с немцами, подполковник. История получилась действительно паршивая. Виноват лейтенант Колчин. Но попрекать я не стал бы. По характеру и подготовке он разведчик, а не политработник, и целесообразнее отправить Колчина в распоряжение штаба армии. Впрочем, я в ваши дела не вмешиваюсь.
— Ой ли?! — вырвалось у Веденеева.
Он просматривал наградные листы и огорчался. На Шурова и Жолымбетова — нет!ꓺ Майор Наумов просил о награде. В политдонесении из полка сказано: Щуров и Жолымбетов сорвали контратаку роты немцев у Ланд-Грабена, поддержали огнем продвижение батальона. Веденееву понятно было, почему здесь нет Щурова и Жолымбетова и надо избавиться от Колчина… Плохо, если сугубо личное берет верх над заботами о деле.
С Афоновым надо бы поговорить. Сейчас нужно всем вместе думать об одном: как разбить врага. Но с Афоновым не выйдет мягкого разговора. Пробовал Веденеев усовестить его, когда он в отсутствие Сердюка начал вызывать к себе Гарзавину. Ничего из этого не вышло, одна трепка нервов.
Но поговорить о Гарзавиной надо, обязательно надо — из-за нее возникают ненормальности.
И только потому, что сейчас не время для споров и не нужно обострять отношений, начальник политотдела пошел к Сердюку: комдив — давний друг генерала Гарзавина.
Сердюк слушал, потирая бритую голову. У него добрые глаза, курносый нос, и от всего широкого лица веет добродушием. Он редко нервничает, и объясняться с ним много легче, нежели с Афоновым.
— Вот еще морока мне с этой девчонкой, — сказал комдив и затребовал из штаба боевое донесение комбата Наумова. — Подвигайтесь ближе, — сказал он Веденееву, — На то пошло, давайте уж потолкуем не только о Гарзавиной. Почему вы не ладите с Афоновым? Афонов — мой боевой заместитель, всегда на самых важных участках, а у вас с ним… В чем дело?
— Хорошо, товарищ генерал. Давайте по-партийному, ничего не скрывая.
— Можно и просто как боевые товарищи.
— Согласен. Разрешите, я закурю. — Веденеев достал папиросу. — Видите, уже начинаю волноваться. Есть у каждого фронтовика больное место, которого лучше не трогать. Каждому дорого свое, пережитое. Кровная обида будет нанесена, если сказать: вы находились на второстепенном участке фронта, отступали, топтались на месте, и чего стоит ваша служба! А вот мы, дескать, совсем другое… Верно я рассуждаю, товарищ генерал?