— Начало верное. Пошли дальше.
— Идем! — Веденеев резко выдохнул дым и отогнал его рукой. — Тронуть больное место, и спор возникнет горячий, он доведет до крайностей. Заговорит не мелкое чувство — дело коснется собственной жизни, службы честной и усердной, судьбы родных людей, товарищей, воевавших рядом, похороненных кое-как и оставленных не похороненными…
— Все это верно. Давайте о себе и Афонове, — поторапливал Сердюк.
— Это о себе я сказал, и о вас — обо всех, кто воюет с сорок первого года. Афонов появился на фронте летом сорок четвертого. А раньше он помогал формировать в тылу воинские части, обучать их. И сам учился — на ошибках и опыте других, погибших… — Веденеев глубоко затянулся и сквозь кашель: — Но не научился… не приобрел… ни капли чувства благодарности.
Он потушил папиросу, налил в стакан воды, глотнул и продолжал спокойнее:
— Афонов — образованный в военном отношении и храбрый офицер. Хорошо запомнился первый его успех. При прорыве к Шауляю Афонов шел в голове колонны со стрелковым полком Данилова и десятком танков, у которых после длительного наступления от Витебска кончался моторесурс, и они тянулись из последних сил. Наш авангард был атакован немецкими танками. В трудной обстановке Афонов отразил контрудар и продвинулся дальше. Награда — орден Кутузова. Заслужил!
— Так в чем же дело? — пока не понимал Сердюк.
— А в том, товарищ генерал. После, в разговоре со мной и другими офицерами, воевавшими с сорок первого года, Афонов дал понять: вы хоть и ветераны, но гордиться вам нечем — все отступали да отступали; теперь совсем иначе идут дела, потому что появились хорошо подготовленные, энергичные командиры. Я не мог слушать такого, даже полушутливого, разговора и сказал, что настоящую войну, со всеми ее тяготами, неудачами, знает лучше лишь тот, кому выпало вести первые бои. То было испытание духа и веры, тогда приобретался опыт, закладывалось начало победы. И, в свою очередь, тоже намекнул Афонову: вы, мол, товарищ полковник, прибыли на готовенькое. Не стерпел я тогда еще и потому, что потерял семью и до сих пор ничего не знаю о ней, а у Афонова семья все время вне опасности.
Веденеев опять вынул из кармана папиросы, но не стал закуривать. Сердюк заметил:
— Довелось слышать разговор о политработниках, что это сухие люди, докладчики и ораторы по готовому тексту. От же брехня дурней. — Тронул Веденеева за плечо. — Комок нервов… И в горле ком от горя. Понимаю.
