Крестики-нолики | страница 55
Пока в уплотнившейся тишине Шашапал наливал морс из темно-синего обливного кувшина, Елена вглядывалась в потолок, будто уносилась в завешенный снегами конец декабря сорок первого года…
Шашапал подал Елене стакан. Та не сразу его заметила. Отпив несколько глотков, продолжала так же ровно, как и начала:
— Видать, дурман меня накрыл. Сколько в провале была, не знаю… В себя вернулась да в уголок в занавеске надрезанный заглянула, когда мамаша-тетка корыто от стола оттаскивала. Посмотрела я в корыто — там полноги голой… Вальтер кость под коленом бабушке Марии раздробил. Мне Курт говорил потом… Разрывная пуля в ружье оказалась. И жилам кровяным урон сильный вышел. Не отрежь он тогда бабушке Марии ногу, истекла бы она кровью. Чего дальше было, не упомню. Сон меня взял. Муторный… Будто подхожу я в сенях к корыту, где полноги бабушки Марии лежит. И задумалась — как бы ногу бабушке Марии обратно прирастить. Думала-думала, схватила ногу и на чердак. Укутала я ногу отрезанную, к себе прижала — отогреваю… В сенях стужно. Нога захолодела. Чую, поднимается кто-то. Гляжу — Аксюта косенькая на меня смотрит. Подождала, подождала и говорит: хоронить надо. Я спрашиваю — кого? Или бабушку Марию, отвечает, или ногу, которую качаешь… А мне жалко. И бабушку Марию, и ногу ее… Аксюта торопит. Пора, говорит, решай. Тогда уж я ногу ей отдала…
— В зиму ту плохо ноги мои ходили. Да и не в чем. А при бабушке Марии, как в сказке теплой. Сколько она мне разобъяснила да порассказала. Когда такое узнаю… И посейчас чудится, что не она без ноги, а я хворая. Не лекарством — словами добрыми укутывала да выхаживала. Сколько живу, а такой, как бабушка Мария была, где встретить?
Дрочены печь с подсказа ее обучилась. Курт поверить не мог. Пока уж при нем я не сготовила.
Вальтер, когда бабушке Марии перевязки делал, ничего не пропускал. Мамаше-тетке, Аксюте косенькой, даже мне при перевязках да уколах находиться приказывал.
Мамаша-тетка через него так уколы втыкать насобачилась, что Вальтер сам ее раза три при мне озергутил[4]. Похвалил сильно по-немецки… На ногу бабушкину смотреть страшно было, а Вальтер меня заставлял. Потом в сени отвел как-то да с Куртом наперебой внушать стали, чтобы на рану я легким глазом смотрела, тогда сила вскорости к бабушке Марии возвернется. С тех пор я, считайте, при всякой перевязке сидела. Приглядывалась, чем да как Вальтер поливает, мажет да сыплет на рану. От перевязок исход собирать-выносить приучилась. Сжигать мамаше-тетке помогала. На пятый-шестой день стала бабушка Мария у Вальтера дозволения испрашивать, чтоб сидеть он ей разрешил. Спицы достать приказала, вязать исхитрялась. Нитки лежа сучить приспособилась. А как сесть ей было разрешено, чего она только не придумала. Обшивать нас всех принялась. Для стряпни всяко резала, месила. Картошку чистить и не говорю. Я с подсказки бабушки вовсю к готовке приспособилась. Сперва горшки ухватом ворочать никак у меня не залаживалось. Опрокидывала да проливала больше. Однако бабушка Мария меня за это не ругала. Вышучивала только. Опять же, в пору ту много чего бабушка мне подсказами-прибаутками приоткрыла. Нашепчет невзначай будто, а в голову накрепко засело…