— И что ты мне предлагаешь при жизни? — любезно спросил Иг, внимательно выслушав эстетическое кредо Гешефта.
— Для начала два пробных дебюта по настроению. Завтра мы с тобой идем на именины в один тихий дом, где люди тянутся к культуре. Ты на чистой технике исполняешь по личному выбору два песенных романса, желательно в стиле Изабеллы Юрьевой или Козина, и делаешь крохотную имитацию под джаз Утесова. Это занимает у тебя от десяти до пятнадцати минут времени. Получаешь за свой труд две тридцатки и совсем неплохо продуктами. В пятницу — дом, где все поставлено на широкую ногу. Для затравки ты даешь две вещи — что-нибудь под Русланову и Лялю Черную.
Далее за каждый последующий номер ты имеешь по тридцать. Заметь, вдохновение не растрачиваешь, а только совершенствуешь мастерство.
Иг с полминуты потомил Витю.
— А я согласен. Деньги и продукты нам сейчас очень нужны.
— Не сомневался, что найду общий язык с интеллигентными людьми, — резюмировал Гешефт. И, пожимая Игу руку, добавил: — Во второй дом на ужин ты можешь взять с собой брата.
* * *
На следующий день после платного дебюта Ига все собрались у Медуницы.
Из «тянущегося к культуре» дома Иг принес плотный кулек жареных семечек, которые щедро высыпал на стол.
Елене Иг преподнес персональный подарок. Маленькую деревянную коробочку, где роились переливчатые круглые блестки — васильковые, изумрудные, рубиновые. Несколько ниток радужных стеклянных бус. Необычной мягкости мониста. Браслеты из крохотных деревянных шариков, расписанных золотыми и серебряными узорами.
— У хозяйки дома, куда меня Гешефт привел, циркачка год назад угол снимала. И забыла эту коробочку. Хозяйка ко мне прониклась, — рассказывал Иг со снисходительной усмешкой, — бери, говорит, мальчик. Твоя артистическая жизнь должна быть красивой и бурной, как картины Айвазовского. Я взял, но тебе это все куда больше пригодится.
— Спасибо… — Медуница вывернула перед лицом ладони, заговорила шепотом, словно боялась, что легкомысленное счастье передумает и убежит. — Две синих бусины больших на могилку Ивасика…
Иг смутился:
— Кладбище твое на месте? Сейчас достанем. Делов-то кошке на суп!
Не спрашивая разрешения Медуницы, Иг бросился в ее закуток, полез под диван. Шашапал поспешил помочь другу. Принимая крышку от коробки, сочувственно спросил Елену:
— Не можешь без кладбища?
Девочка кивнула.
— Все мои тут. Бабушка Мария. Соседка — тетка Матрена. Так наших и не дождалась, сердечная. Братик мой Ивасик. Его мамаша-тетка родила, когда вернулись мы. А он и годочка не прожил. Глаза у Ивасика синие были. Как бусины эти… Видишь, в саму маковку легли. А то у него крестик один. И на эти две могилки цветов надо. Тут деда Еремея и бабушки Силантьевны прах. Не говорила разве? Их на печках хворых спалили, когда угоняли всех… На кладбище сколько всякого переслучалось. Особо в первую осень. Как война пришла и ничейные мы стали. Между немцами и партизанами. Люди добро, что получше, на кладбище прятать наладились. Иные и зерно закапывали… К ночи из деревни глядишь — огоньки на погосте дрожат. Свечечки… Думали, немцы на кладбище чужое не пойдут. Так они впрямь не сразу своих там хоронить стали.
