— Ты от тех дубков тоже силы получал? — не дав Нику дорассказать, спросил Шашапал.
— Нет. Они же маленькие еще. Для такого дела большие деревья нужны. Сильные.
— Подойти к дереву, прижаться и ругаться начать, — уточнял Шашапал.
— Не понял ты, — терпеливо вздохнул Ник. — Сперва место найти надо, где добрые деревья ближе друг от друга растут. И чтобы они сами тебя позвали как бы… Идти не спеша. Зря не плакаться. Вот как почуял, что деревья добрые к тебе сами чуток подвинулись, тогда уж и выговаривайся. Они все в себя возьмут. До капли. Каждый дуб сам по себе может взять, что в тебе наболело, без остатка принять. Но делать так надо, когда невмоготу совсем. А иначе… Он-то возьмет, примет. А совесть твоя как?..
— Ник, скажи, а когда весь выругался, сразу надо дуб обнимать, чтобы силу получить? — выпытывал Шашапал.
— Нет, — покачал головой Ник. — Сначала попробуй сам деревом побыть. Потом птицей. Мошкой какой-нибудь. Кузнечиком или шмелем. Листом земляничным. В мыслях, конечно. И уж после к дереву за силой иди…
— А в дачных лесах добрые деревья могут встретиться? — робко спросил Сергей.
— Почему не могут… Растут, наверное. Но их больше в лесах вольных. Добрые простор любят. Чтобы вокруг хватателей поменьше таскалось… А повезет если, можно издалека углядеть, как деревья через тропки перелетают. Местами меняются. И обратно к себе возвращаются. Но сам ты, если такое видеть будешь, камнем или кустом недвижным стать должен… Вот приедете ко мне туда. Покажу кое-что…
— Куда приедем? — не понял Шашапал.
— В леса, — проникновенно ответил Ник.
И тихая, сумасшедшая надежда заплескалась в его глазах.
— А вы… вы уезжаете разве? — вырвалось у Шашапала. — Все-таки решили уехать?
— Уеду я один. А Иг пока останется, — сказал Ник, с отчаянным упорством глянув в затылок отвернувшегося брата.
Медленно водя растопыренными пальцами по клеенке, Ник нарочито бодро запел:
Вернись попробуй, дорогой.
Тебя я встречу кочергой.
Таких затрещин, милый, надаю.
Забудешь песенку свою.
Ник пел, а Сергею казалось, что он прибивает к столу длинными гвоздями растопыренную кисть своей левой руки. Гвозди беззвучно входили в загорелую руку, но из-под широких шляпок, как ни всматривался Сергей, не показалось ни капли крови. Но вот Ник закончил песню, а вместе с ней и перестал «вбивать гвозди». Левая растопыренная кисть вместе с правой снова спокойно лежала на столе.
Ник поднял глаза на Медуницу, заговорил легко и беспечно:
— Ну зачем двум взрослым мужикам у отца на шее гирями висеть? Да еще волком на него смотреть… Как я, например. Отец своего нахлебался. Смуглянка его любит. Дочка у них есть. Пусть еще родят кого-нибудь. Мы-то чего? Маленькие, что ли? Вот у Ига с Иринкой сладилось. Так хорошо… И надо ему при отце оставаться. Отец у нас классный мужик. Я бы на его месте ни за что такого гада, как я, терпеть не стал. А он терпит. Да еще так смотрит, будто виноват передо мной. Думаете, я не понимаю, что кровь им порчу? Понимаю. Так зачем же людям мешать? Я к лесничему в помощники пойду, и хорошо мне будет.
