Стучу по стеклу, привлекая к себе внимание. Бабуля воровато оглядывается и шустро семенит к двери. Открывает замок, но меня не впускает, сама выкатывается на площадку.
– Погоди чуток, к твоей щас нельзя, доктор у ней. Накуролесили они с соседкой по палате сёдни ночью…
– Что случилось? – спрашиваю, нервно сглотнув.
– Да померещилось чего-то им, по бошкам стукнытым. Какой-то мужик, чи не мужик, с замотанной рожей вроде ломился к ним в палату. Убить де хотел. Твоя вскочила, дверь подпирать кинулась, да и свалилась без чувств. А вторая – тёртая вроде баба, в годах уже – схватила железяку и давай лупить по батарее. Всё отделение подняла и себе навредила: сосуд у ней в мозгу лопнул. А с твоей-то вроде обошлось всё. Капельницу ей поставили, психиатра вон позвали из другого отделения… Ты постой пока здесь, я впущу тебя, когда будет можно. Только ненадолго, нельзя ей теперь посетителей-то – чтоб не волновали.
Я жду – под нарастающее тревожное ощущение, что делать этого не стоит. Что вываливать сейчас на бедную девчонку своих крокодилов глупо и жестоко. Сейчас нужно звонить детективу, объяснять ему, что семейство Ткаченко безнадёжно отстало в забеге на почётное звание убийцы, и в первую очередь Павлу Фёдоровичу следует заняться окружением Лизы Рогалёвой. Нет, в первую очередь пусть посоветует, в какое агентство лучше образиться за телохранителем для временного инвалида – девочки, лежащей в больнице.
И всё-таки я стою и жду. Мне нужно увидеть Лизу. Не для того, чтобы смущать её безумными вопросами, нет. Тем более, что её нельзя волновать. Но я должна как-то дать ей понять, что верю в убийцу с забинтованной головой и играю на её стороне.
Бабка-конспираторша снова появляется в дверях, суёт мне синюю блузу и штаны технического персонала, поторапливает шёпотом, пока я одеваюсь, и, приложив к губам узловатый палец, втаскивает в коридор отделения. Здесь я получаю ведро со шваброй и, сопровождаемая напутственным жестом чешу мимо открытой процедурной и дежурного поста в сторону Лизиной палаты. У двери опускаю швабру в ведро, отжимаю тряпку, вхожу.
Она лежит под капельницей, спокойная и безучастная – видно, накачали чем-то сильнодействующим. Но, узнав в тётке со шваброй давешнюю посетительницу (или старую подругу?), распахивает глаза.
– Лиза, я хочу, чтобы ты знала: я верю, что ночью к вам в палату рвался убийца. И позабочусь, чтобы больше он не смог к тебе подобраться. Сегодня же найду человека, который будет охранять тебя здесь, в больнице. Не беспокойся ни о чём, выздоравливай. Обещаю тебе: мы поймаем этого маньяка.
