И как теперь прикажете понимать рассказ Лизы о Надьке, умирающей со словами обо мне и завещании? Завещании, которое я действительно нашла в съёмной квартире Надежды – в большом англо-русском словаре, стоящем на полке в ряду других таких же крупноформатных томов! Патологоанатом ошибся?
Восстанавливаю в памяти свою встречу с Лизой кадр за кадром. Её опущенные глаза, руки, жамкающие пододеяльник, еле слышный голос, явное смятение и – внимание! – правильная речь. Никаких слов-паразитов, подросткового сленга, большой словарный запас. И это перепуганная, взволнованная шестнадцатилетняя школьница?
Едем дальше. Вот она заканчивает свой рассказ, и мы погружаемся в молчание. Я сражаюсь с колом в горле, Лиза сочувственно молчит. Потом спрашивает про завещание. Я отвечаю, мысленно переключаюсь на квартиру и Надькину мамашу, потом спрашиваю девчонку, известна ли её версия аварии полиции. Она вскидывает и тут же опускает взгляд… Стоп!
Кажется, я сошла с ума. Вот эта манера – говорить, опустив глаза, а потом на мгновение поднимать их, окатывая собеседника взглядом, точно водой из ведра – характернейшая Надькина манера…
Я вскакиваю с постели, торопливо натягиваю одежду, потом смотрю на будильник. Четыре часа. Придётся ехать на машине. Ничего, мне всё равно нужно вернуться в Москву к двенадцати, успею проскочить до воскресных вечерних пробок. Деньги, ключи, документы, тёмные очки… Сумку на плечо, всё – на выход.
Верный "Жук" птицей мчится по пустынным (о, чудо!) московским улицам. Веду машину на автомате, размышляя о своём душевном здоровье. Кажется, сомнения в нём – свидетельство того, что всё не так страшно. Настоящие психи твёрдо верят, что с ними всё в порядке. А со мной явно что-то не так. Не могу назвать себя упёртой материалисткой, но моё естественнонаучное образование вопиёт, когда я слышу или читаю всякую спиритическую ересь. Бог – допускаю, посмертное существование – возможно. Но не здесь. В нашем материальном мире всё подчиняется физическим законам, а они исключают материализацию духов и прочую фигню. И по этим физическим законам не может сознание одного человека вселиться в тело другого. Не может, и всё тут! И не спрашивайте, зачем тогда меня несёт в Дмитров!
До приёмных часов ещё далеко, а в неприёмные в больницу пускают только по спецпропускам, но я вполне обхожусь с помощью обыденных дензнаков. Охранник на въезде, медсестра в приёмном покое, охранник внутри корпуса – все молча признают пропускную способность цветных бумажек с изображением памятника первому русскому императору. Дверь в нейрохирургическое отделение закрыта, но окошко в верхней её части позволяет мне разглядеть орудующую шваброй санитарку, которая вчера любезно сопроводила меня до палаты, опустив в карман пару купюр номиналом поменьше. Мне повезло, что она здесь. Видимо, санитарки в этой больнице работают сутками через трое.
