В промежутках между ментами и провалами сознания Кабан рассказывал Тимофеевичу о своих злоключениях. Тот кивал головой и цокал языком:
— Какую херню придумал, какую херню — меж собою воевать!
Кого он имел в виду, Кабан не спрашивал.
Зато на переправе Кабан поспал. Море снова штормило, от парома тянулась огромная, как хвост кометы Галлея, очередь, которая дошла до них через тридцать часов.
На Чонгар они приехали утром. Кабан уже потерял счет дням, помнил четко только то, что из морга он вышел девятого сентября. И когда Тимофеевич между делом сказал, что сегодня 12-е число, искренне удивился и пересчитал: сутки на Успенке в ожидании Тимофеевича, и двое суток, оказывается, заняла дорога? Он не учел в своем внутреннем жизненном календаре этих длинных часов. Когда ехали через Крым, Кабан жадно смотрел в окно, вспоминал, думал, запоминал, понимая, что в следующий раз попадет сюда не скоро, если вообще попадет. Спросил у Тимофеевича, как живется при новой власти.
— Ничего, — ответил тот, — живется, нормально. Особенно пенсионерам и бюджетникам. А так, конечно, жизни нет — ни тебе сезона, ни курортников. Не интересно, да и дышится тревожно.
— А Путина тут любят?
Тимофеевич покосился на Кабана, будто тот спросил что-то неприличное:
— Обожают.
Когда подъехали к пропускному пункту на Чонгаре, отец и жена уже ждали Кабана на украинской стороне. Тимофеевич устало склонил голову на руль — он был в дороге на сутки дольше и чуть ли не в два раза старше Кабана по возрасту, но держался молодцом. Кабан посмотрел через лобовое стекло на ярко-синее свежее крымское небо. Радости он не ощущал, скорее, тревогу и очередную опасность. Не торопясь, вылез из автомобиля, вдохнул прохладный воздух, глянул на мастерку, не проступила ли кровь через бинты и футболку, потоптался, разминая ноги, и пошел, засунув руки в карманы спортивок, к пропускному пункту.
— Доброе утро, зема, — обратился к погранцу. — Как служба?
— Здравия желаю, — пограничник не выглядел так свежо, как небо.
— Где здесь пешеходный переход на ту сторону?
— На Чонгаре пешеходки нет отсюда, только на машине.
— А как же люди ходят? — удивился Кабан.
— Они не ходят. Они ездят.
— И что, совсем никак?
— Совсем.
— Понятно. Спасибо, зема. — Кабан вернулся к «шестерке» и сообщил Тимофеевичу, что в Украину придется ехать на машине.
— Не получится, — вдруг уперся Тимофеевич. — У меня номера до сих пор украинские, а права и паспорт — уже российские. Могут машину на штрафплощадку поставить.
