— Так Крым наш! — пошутил пограничник.
— Ваш-наш, мне какая разница? Мне денег заработать надо, семья без копья сидит! — Кабан врал напропалую, уверенно, так, что и сам себе удивлялся. Наверное, если сложить все вранье в его жизни в один ящик, то размером тот будет равен ящику вранья, которое он произвел за последние три недели.
— Что, туго с деньгами в Хохляндии?
— Да завал, зема! Не то слово!
— Заходи сюда. Иди вон в ту дверь, видишь? Поворачиваешь направо по коридору — и в самый конец, там разберешься.
Идти оказалось прилично. Кабан с трудом дошел до самого края и вдруг в свете фонарей и фар увидел контрольно-пропускной пункт на украинской стороне границе. Собственно, никакого пропускного пункта уже не существовало — как в каком-нибудь фантастическом фильме, Кабан рассматривал руины подсобных строений, раздолбанные минометами бетонные блоки, торчащий обломок шлагбаума, изрешеченный осколками мин ангар самого ПП и одновременно отвечал на уточняющие вопросы заспанного пограничника.
— Готово? — поинтересовался Тимофеевич, когда измученный долгой ходьбой и разговорами Кабан влез в «шестерку».
— Да, — кивнул Кабан.
— Тогда поехали.
Кабан вырубился через тридцать секунд, но поспать ему пришлось только до первого поста ГАИ.
— Здравствуйте, ваши документы, пожалуйста.
— Пожалуйста.
— Крымский?
— Крымский. Вот паспорт, российское гражданство, все, как положено.
— А почему номера украинские?
— Не успел поменять.
— А пассажир?
— Родственника везу, подработать на виноградниках.
— Пусть выйдет из машины. Покажите ваши вещи.
До Керченской переправы Кабан пережил пять проверок: документы, выйти из машины, покажите вещи, два раза его просили пройти в милицейские будки, чтобы проверить регистрацию и время пересечения границы по компьютеру и не числится ли он в розыске, все одно и то же, долго и утомительно. Таксист оказался прав на сто процентов: без эмиграционной карты его закрыли бы на первом же блокпосту. Кабан не помнил себя от усталости, сильно болели бок и живот, он сменил еще три футболки — спасибо, Тимофеевич догадался взять несколько штук. После третьей проверки силы настолько оставили Кабана, что он перестал волноваться: равнодушно отдавал паспорт, равнодушно открывал сумку. Ему казалось, что все это — долгий нелепый сон, он просто спит в машине у Тимофеевича, которая несет его сквозь звездную холодную сентябрьскую ночь домой, а менты и шмоны ему снятся, как те пять покойников в камуфляжах из морга. И все, чего он боялся, так это вопроса: «Ну, и где ты спрятал свой пулемет, Кабан?» Он тихо улыбался, ведь ни один мент не нашел военного билета, который он засунул в газеты кроссвордов, положив их на самый верх сумки. Но иногда Кабану казалось, что и военный билет — это тоже сон, и он сам — сон, который ему снится.
