Время шло медленно. До одиннадцати ночи Кабан выпил литра два чаю и потерял столько же жидкости из-за обильного потоотделения. Невзирая на кондиционер, он взмокал, как мышь, — организм тяжело перестраивался на подвижный образ жизни, рана кровоточила, и к вечеру Кабан сменил все три футболки, которые здесь же, в туалете с мылом застирал от крови. Он подумывал, что, может, будет правильнее их выбросить — вдруг обнаружат пятна? Разглядят, что кровь, обыщут, увидят рану — и сразу поймут, что пулевое ранение, и иди сюда, дорогой...
Время шло медленно, но до 23.00 все равно дошло. Тимофеевич больше не позвонил ни разу. Кабана это радовало — значит, все в порядке, человек за рулем в дороге; возникнут проблемы или доедет — тогда и позвонит.
— Куда здесь пойти можно, пересидеть до утра? — спросил у женщин. — Может, на вокзал?
— Да сиди тут, Сережа. Ну, куда ты пойдешь? — отозвалась администратор. — На вокзале наряды, менты, там тебя сразу приметят. Петровна сегодня на трое суток заступила, она ваша, с Украины, ночует здесь, да и я пока не спешу. Мужа дождусь, он меня домой отвезет.
Муж приехал минут через десять-пятнадцать вместе с другом-таксистом. Администратор, которая оказалась хозяйкой кафе, поставила чайник и подала на стол пирожки, получился такой себе тихий полусемейный очень поздний чай. Кабан в разговор не встревал, отмалчивался, ел скромно и думал, что все эти его старания, как можно меньше привлекать к себе внимание, абсолютно напрасны.
— Юра, — словно в подтверждение этих мыслей обратилась хозяйка-администратор к мужу, — познакомься, это Сережа.
— Угу, — сказал Юра, глотая пирожок и протягивая ладонь через стол.
— Он украинский пограничник, ранен в бою.
Челюсти у Юры и таксиста мгновенно прекратили жевать.
— Ему в Амвросиевке в больнице операцию сделали, еле спасли. Его Степа привел. Помнишь, хромой такой отставничок из Амвросиевки? Приторговывает тут разным. Пусть, говорит, посидит Серега здесь у вас до вечера, пока за ним не приедут, так я разрешила.
Кабан подумал, что, наверное, уже полностью исчерпал лимит везения где-то там, наверху. Выражения жующих пирожки лиц мужа хозяйки и таксиста не предвещали для него ничего хорошего, и все, что хотел знать сейчас Кабан прежде, чем они прожуют, это далеко ли Тимофеевич.
— Что-то я тебя на «Успенке» не припомню, — хмуро сказал таксист. Изо рта у него вылетали кусочки желтка из яичной начинки. Кусочки падали на стол и спортивки таксиста, но ни он, никто другой не обратил на это внимания, все с ожиданием смотрели на пограничника.
