— Черного, с сахаром и лимончиком, две чашки, пожалуйста.
Ему налили чаю, резанули по жирной дольке лимона и спросили, будут ли заказывать что-то еще:
— Есть вафли, печенье вкусное, можно пообедать недорого.
— Извините, а где у вас можно руки помыть? — спросил Кабан. Телевизор продолжал раздавать аплодисменты, посетителей не было, и он решил, что лучшей возможности сменить бинты и футболку не найдется.
Когда он вышел из туалета, ливень, так же неожиданно, как и начался, закончился и в окно вовсю светило солнце.
— Девочки, — сказал Степа. — Тут такое дело, — и он заговорщицки наклонился к стойке и начал говорить шепотом: — Парень этот — украинский пограничник, контрактник, его еще 23 августа ранило, он в больнице лежал, в Амвросиевке, еле спасли. Теперь вот домой к семье выбирается, должны его забрать. Нам бы посидеть тут у вас пару часиков, как вы смотрите?
Как ни странно, здесь — на улице, в кафе, в туалете, когда его никто не ищет, — Кабан ощущал себя гораздо в большей опасности, чем в больнице и морге, когда его искали, чтобы расстрелять, сепаратисты. «Сейчас заберут, причем сразу — в российскую тюрьму». — Он прекрасно слышал весь бурный экспромт Степана.
— Степа, Степа, — позвал.
— Да не переживай ты так, я все порешаю! — Степа вернулся к столику абсолютно счастливым человеком, будто у него родился сын или он выиграл миллион в лотерею.
— Слушай, Степа, пойми простую вещь — ситуация не располагает к таким откровениям. Ты сейчас в полвторого уедешь, а меня тут повяжут.
— Серый, я же сказал — я все порешаю! Я тебе 40 рублей оставлю, чаю закажешь или кофе, а там и Тимофеевич твой подъедет. Кафе до одиннадцати ночи работает, девочки разрешили посидеть, ты только сумку им за стойку поставь, чтобы глаза не мозолила. Давай пять, я пошкутыльгал.
— Спасибо за помощь.
— Да не за что! Я же сказал — порешаю!
— Степа, там у Жени моя форма и берцы. Так вы, если хотите, себе оставьте, а если нет, то сожгите.
Степан ушел, и Кабану стало тоскливо.
— Эй, парень, как зовут тебя? — спрашивала женщина без фартука, очевидно, администратор.
— Сергей.
— Сережа, кушать будешь?
— Так ни при деньгах я... Извините. — Кабан понял, к чему клонится дело — не заказываешь, значит, можешь быть свободен. Он и предполагал, что дело обернется таким образом, в кафе бесплатно не сидят.
— Да мы не обеднеем. Петровна, отнеси солдатику обед, заведение угощает.
Кабан не поверил своим ушам. По сути, он находился на территории противника, врага, чья армия вот уже три недели уничтожает его товарищей, откуда на его Родину, как саранча, стекаются полчища убийц и мародеров. По идее, его, солдата, должны здесь, в лучшем случае, терпеть, но никак не кормить бесплатно. Кабан не ел со вчерашнего вечера, да и едой то, что дают на ужин в больнице, назвать нельзя. Он с нетерпением смотрел, как, остывая, дымится гороховый суп на столе, от запаха кружилась голова, и он сдерживался из последних сил, глотая слюну, чтобы не загрести жирный кусок мяса, который плавал в гуще. Не спеша, осторожно отвечая на вопросы женщин о семье и войне, Кабан помешивал суп и с восторгом рассматривал второе — картофельное пюре и свиную отбивную. Наконец суп приостыл, и, зачерпнув полную ложку, дрожащей рукой он поднес ее ко рту.
