– Рыбе не понравилось, рыба ушла.
– Ушла в себя и замолкла навеки.
– Не, думаю ушла в себя она гораздо раньше, и не здесь, – наблюдал я за красивым лицом Вероники. Как оно двигалось и производило на свет слова, взгляды, улыбки и смех. И все легкомысленно гармонично.
– А где?
– Может там, – не нашел я чем ответить и показал в сторону дворца. – Прямо на столе у князя Григория Потёмкина-Таврического.
Вероника замолкла. Наверное, была голодна, а может быть, у нее была аллергия на рыбу. Я стал перебирать мозгами слова, где я мог ошибиться, а глазами – деревья. Все они уже сдались осени, разбросали листья и теперь стояли словно брошенные старики с кусками оставшейся листвы на голове. В беспорядке волосы, хаос в кронах. Кроны подсели и уже не могли давать прежнего заряда общему впечатлению, что молодые, что старые. Старые деревья сохранились в основном вдоль границ Таврического сада: дуб, липа, лиственница, девственница, – посмотрел я невольно на Веронику, – дуб, – классифицировал себя. – Есенин, – заметил я в глубине среди деревьев знакомый профиль. Нет, этот бы не растерялся. Хотя стихами сейчас не возьмешь, даже не удивишь. Музыка, другое дело. Я поклонился Чайковскому.
– Знакомы? – рассмеялась Вероника.
– Уже много лет. Хотите познакомлю?
– Спасибо. Семь лет музыкальной школы. Знакомы с детства.
– Кстати, в советское время этот парк назывался Детским. Здесь было полно аттракционов.
– Почему?
– Князь любил детей. Шутка.
– Неужели не любил?
– Когда? Он же любил Екатерину. Он был любимым аттракционом Екатерины Второй.
Так, в раздумьях о высоком и низком мы топтали осеннюю листву, пока не добрались до метро. На эскалаторе я стоял на одну ступень ниже Вероники, взгляды наши слились в один, мысли – в одну. Скоро стало понятно, что и желания тоже устремились к одному, едва она невинно спросила:
– Вы верите в любовь?
– Только когда занимаюсь, – так же невинно ответил я и привлек ее к себе. Метро становится чудным аттракционом, если вам там есть с кем целоваться. Мне было.
