Она подошла ко мне, как подходит мать к любимому сыну, гибкая и ласковая. Я и раньше замечал ее ладно сложенную фигуру, стройный ноги, несущие дивные бедра, длинную шею, красивую головку с локонами вьющихся волос, аккуратно заправленными. Лишь некоторым, особо отличившимся прядям разрешалось спадать ниц, на плечи. От Вероники пахло свежестью и весной. Парфюм настолько гармонировал с ее внешностью, что я готов был поверить в то, что именно так пахла ее кожа. Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы все объяснить, а ей записать, затем я предложил прогуляться, хотя бы до метро. Она согласилась. Думает ли человек о сексе, когда гуляет. Если я об этом думал, значит человек действительно меня заинтересовал. Подумал и испугался, смогу ли я свою студентку, если вдруг до этого дойдет, аморально ли это. По дороге почти не разговаривал и не пытался ее развлекать. Молчанием мы разбили парк. За решеткой томился сад. Таврический. Сады тоже сажают.
Я улыбнулся, Вероника это заметила.
– Сад, и за решеткой, смешно, правда? – улыбнулась она мне в ответ.
– Сады тоже сажают, – повторил я свою мысль. – Ты читаешь мои мысли.
– А иногда их разбивают, – рассмеялась она своим женским началом. Она смеялась звонко и очаровательно, и эхо этого смеха отдавалось во мне улыбкой. Я почти не смеюсь, лишь изредка выражая что-то подобным смеху. Я сдержан, это я смешу, я развлекаю, я, как и всякий мужчина, получаю от этого больше, чем если бы смеялся сам. Я – шут. Мне нравилось быть ее шутом.
Женский смех обогащает среду озоном, чем больше женщина смеется, тем больший интерес она чувствует к мужчине, тем легче ему дышать, строить многоэтажные замки для малоимущих на внимание женщин. У меня выросли крылья. Мне тоже по вкусу больше были оптимистки. Лакмус гармонии в паре – женский смех, а потом уже мужской. Мужчины могут смеяться или не смеяться, но если в семье не звучит женский смех – беда.
– Перестань, слышишь! Ты разбиваешь мне сердце, – не верил я своим ушам. Бывает, конечно, что мысли совпадают. Но мне казалось, что я всегда мыслил неповторимо. Потом я вспомнил, как в конце XIX века одной радиоволной накрыло сразу нескольких ученых, в результате, в каждой уважающей себя стране существует свой изобретатель радио. Мне стало спокойнее.
– Больше не буду, – окончательно умиротворила меня Вероника.
– Кстати, когда его разбили, в прудах плавала стерлядь.
– Видимо, уплыла?
– Скорее всю выловили. Сначала парк был закрытым, а когда открыли… – не знал я чем закончить.
