, — он сделал вертикальное движение сухой, смуглой ладонью, — и тех, кто приехал после Войны за Независимость. Сабра сороковых… Они преодолели все. Малярию, безводье, нападения со всех границ… Но нет, я не это хотел сказать. Видите ли, Гаривас, здешние люди никогда не ощущали себя жертвами. Это очень важно, постарайтесь это понять — они не были жертвами. В них не было той проклятой обреченности! Они были народом на своей земле и дрались. У европейских евреев и сабра был разный… дух. Сабра скорбели о Катастрофе, но не понимали, как можно безропотно идти на смерть».
— Как вы потеряли руку, господин Спыхальский? — спросил Владик. — Это было ранение?
— Да. Кисть отсекло осколком. Збышек перетянул мне руку шнуром. Иначе я бы умер от кровотечения.
— Збышек был вашим товарищем? — спросил Гаривас. — Вашим товарищем по Сопротивлению?
— Младший брат. Он погиб в сорок третьем.
— Простите. — Гаривас опустил глаза.
— А сколько лет было тогда вам? — спросил Владик.
— Двадцать два года. — Казалось, что Спыхальскому странно говорить про себя: «двадцать два года». — А брату зимой исполнилось восемнадцать. — Старик сказал, как объясняют очевидное: — У нас было много таких юных хлопаков, как Збышек. — Он вежливо предложил: — Вы спрашивайте о жидах, паны. Я знаю, что вы за этим приехали в Варшаву.
— Да, конечно, — поспешно сказал Гаривас. — Но прежде… Только не расцените это как недоверие. Но вы же сами сказали, что были рядовым бойцом. Ведь так?
— Это так. — Старик плавно качнул белой головой.
— Вы были рядовым бойцом. Но почему вы так хорошо осведомлены?
— С января сорок третьего я был посыльным при генерале Петряковском. Я многое слышал от него и от людей из его окружения.
— А вы знали о «Военном союзе вооруженной борьбы»?
— Да кто же об этом не знал в Польше? — старик снисходительно глянул на Гариваса. — Знал и я. И Аппельбаума я видел, как вас вижу. Он был невзрачный… Но в нем, пся крев, чувствовалась порода! Он был поручиком, потомственным военным.
Тут Гаривас подумал, что Спыхальский из тех стариков, что не утратили полного ощущения мира. Старые люди не только хуже слышат и хуже видят. Они ощущают мир, словно через толстую подушку — приглушенно, с временной задержкой, не различая деталей. Поэтому они не успевают за переменой названий, за шутками и новостями. Но у Спыхальского-то старыми были только сухая веснушчатая кожа, брыли в синеватых прожилках, худые плечи под вязаной крестьянской жилеткой, белесые глаза и все его медлительное, плохо гнущееся тело. А разум этого человека был не стар. Пан Спыхальский был чисто выбрит, аккуратно одет, и во всем облике его не замечалось ни одной черты, которая говорила бы, что этот человек
