Кажется, мы целовались долго. Так долго, что мои губы успели чуть распухнуть и начали побаливать. А в животе уже расцветало самое настоящее пламя: мягкое, проникающее в каждую клеточку тела и рождающее темное и тягучее, как дикий мед, желание.
— Ты станешь моим проклятьем, Ева, — сообщил Хан хриплым голосом, прервав поцелуй.
— Так оригинально мне о симпатии еще не заявляли, — сообщила я, пытаясь заново научиться дышать. Что-то со мной происходило: не хватало воздуха. А тот, что был, казался густым и словно раскаленным.
— Оригинальной девушке и признание требуется необычное.
— Пошлый комплимент…
— Вечно ты всем недовольна.
Мы шепотом обменивались репликами, прижимаясь лбами друг к другу. Я чувствовала на своей щеке горячее дыхание Хана. Под моей ладонью его сердце стучало все быстрее. Да и мое тоже билось так, будто пыталось вырваться на волю.
Как быстро негодование может смениться на совсем иные эмоции. Они копились внутри и грозили разорвать на части. Если мы хоть что-нибудь не сделаем.
Хан медленно провел ладонью по спине сверху вниз, и меня обожгло прикосновением даже сквозь ткань рубашки.
— Не отпущу, — послышался хриплый шепот. Это Хан наклонился и чуть прикусил мочку уха, отчего внизу живота вдруг сладко сдавило. И правда ведь не отпустит, мелькнула мысль. Я попалась в ловушку. Такую нежную, но необычайно крепкую.
И почему-то из нее не хочется вырываться.
Я запрокинула голову и потянулась, возвращая поцелуй. Не менее горячий, чем первый. Пальцы перебирали густые короткие волосы на его затылке, отчего Хан издал глухой полурык-полустон прямо мне в губы. И сильнее сдавил в объятиях, приподнял и потащил куда-то.
Как оказалось, в спальню. Где огромная постель манила разворошенным бельем темно-бордового цвета. Где задернутые тяжелые портьеры создавали иллюзию полумрака. А на белоснежном ковре валялся мужской ремень с тяжелой пряжкой. Все это я заметила лишь мельком — меня аккуратно уложили на кровать.
Интересно, что Хан как-то не рвался раздевать. Он замер, нависнув и упершись одной рукой в жесткий матрас. А кончиками пальцев второй медленно провел по моему телу: от шеи до середины бедра. Прикоснулся к застежке на брюках и вдруг резко ее расстегнул. Я аж вздрогнула и приподняла голову.
— Лежи, — приказал Хан, — я сам. Я хочу сам тебя раздеть.
Он словно издевался над собой и надо мной: тянул брюки вниз очень осторожно и при этом откровенно гладил ноги, расстегивал каждую пуговицу на рубашке так, словно впереди вечность. При этом неотрывно смотрел мне в глаза. Голодным и жадным взглядом. Как человек, который очень долго искал что-то и наконец нашел. И при этом не уверен в реальности происходящего, потому и боится находки.
