– Тот, кто на тебя напал, вероятно, был в сговоре с людьми, пустившими газ. Мне кажется странным, что они усыпили и своего.
– Да вообще вся эта цепь событий очень странная. Я думаю, этого человека тоже провели. Пока он не заговорит, его мотивы останутся неясными. Но кое-что понятно уже теперь. И это заставляет меня испытывать стыд. – Он замолчал.
– Что ты имеешь в виду?
– Все это: камешек бирюзы, шахта «Золотой паук», «Солтон-Фонтенбло», плохо стертые следы покрышек, даже сама карта шахты и, вероятно, старик, с которым я говорил, – все было приманкой. Все было тщательно организовано, чтобы заманить меня в ту конкретную комнату для работы с животными, где можно применить газ. Это помещение много лет назад было построено именно для того, чтобы давать наркоз опасным животным.
– Почему же тебе должно быть стыдно?
– Я думал, что опережаю их на один шаг, а на самом деле все это время они были на несколько шагов впереди.
– Ты говоришь «они». Думаешь, Альбан тоже каким-то образом участвовал?
Пендергаст ответил не сразу.
– «За это ты должен благодарить Альбана», – тихо проговорил он. – Довольно недвусмысленное заявление, тебе не кажется?
– Да, пожалуй.
– Эта сложная схема с «Солтон-Фонтенбло», продуманная до мелочей, чтобы исключить малейшую возможность неудачи, имеет все хитроумные признаки комбинации, которую с удовольствием провернул бы сам Альбан. Но в то же время именно его убийство запустило механизм в действие.
– Странный способ самоубийства? – спросила Констанс.
– Сомневаюсь. Самоубийство вовсе не в стиле Альбана.
На линии воцарилось молчание, наконец Констанс снова заговорила:
– Ты сказал д’Агосте?
– Я никому ничего не говорил. А в особенности лейтенанту д’Агосте. Он и без того столько знает об Альбане, что это может повредить его здоровью. Что же касается нью-йоркской полиции в целом, то я не думаю, что они могут помочь мне в этом деле. Боюсь, они будут топтаться на месте и только уничтожат все следы. Я сегодня вернусь в тюрьму в Индио, попробую вытянуть что-нибудь из этого типа. – Пауза. – Констанс, я ужасно раздосадован тем, что вообще попался в эту ловушку.
– Он был твоим сыном. Ты не мог мыслить ясно.
– Это меня не утешает и не оправдывает.
На этом Пендергаст закончил разговор, сунул телефон в карман пиджака и остался недвижим – нечеткая задумчивая фигура в полутемной комнате.
Терри Бономо был крутым экспертом нью-йоркской полиции по программе «Айденти-КАД», используемой для составления портретов преступников. Еще он был большим знатоком итальянских традиций в штате Джерси и, следовательно, одним из самых дорогих д’Агосте людей в полиции. Д’Агоста чувствовал, как улучшается у него настроение, пока он просто сидел в криминалистическом отделе среди компьютеров, мониторов, графиков и лабораторного оборудования. Он чувствовал облегчение, выбравшись из заплесневелой, мрачной атмосферы музея. И потом, настроение улучшалось оттого, что он наконец-то делал что-то. Нет, он, конечно, все время что-то делал, пытаясь идентифицировать заезжего «профессора», пока его бригада криминалистов искала на костях и лотке отпечатки пальцев, волоски, волокна, чтобы можно было получить ДНК. Но создание фоторобота липового доктора Уолдрона – это было что-то новое. Важный шаг вперед. И никто лучше Терри Бономо не смог бы это сделать.
