— Да! — сказал Канфель, покраснев. — К чему подобный вопрос?
— Для статистики! — пояснил Сидякин.
Канфель хотел резко ответить Сидякину, привести цитату из Ленина или Маркса, но не мог вспомнить ничего подходящего к моменту. Хотя он часто сталкивался с коммунистами, но плохо знал их программу, «Капитал» Маркса и «Истории философии» Гегеля третий год лежали неразрезанными на его письменном столе, и всегда выходило так, что вместо этих книг в руки к нему лезли юридические брошюры. В эту минуту Канфель был уверен, что непрочитанные Маркс и Гегель — причина его политического неразумения, и, если бы книги были своевременно проштудированы, он посадил бы Сидякина в калошу. Но тотчас Канфель подумал, что нельзя ссориться с уполномоченным, в руках которого была судьба Москоопхлеба, а, стало быть, и судьба его, Канфеля. Юрисконсульт схватил двумя пальцами левый борт пиджака, нервно потряс его и процедил сквозь зубы:
— Товарищ уполномоченный! Вы, наверно, шутите?
— Я сказал по-русски! — крикнул Сидякин, сбил с себя ногами одеяло и голый двинулся на Канфеля. — Вопрос о Москоопхлебе я урегулирую с Мироновым!
Складывающий в свой чемоданчик инструменты Поль-Андре схватил одеяло, накинул на Сидякина и поволок его на кровать. (Впоследствии, веселя публику манерами под чистокровного парижанина, парикмахер подробно рассказал суду о диалоге между Канфелем и Сидякиным.)
Канфель выбежал из комнаты, сильно захлопнув за собой дверь. В ту же минуту из номера графа выскочил Мирон Миронович и, схватив Канфеля за плечо, зашептал:
— Мамочка! Прямо благодать! Я его за такие речи заставлю на задних лапках стоять и хвостиком помахивать! А не захочешь, аккурат за еврейскую травлю из партии уволят! — Тут Мирон Миронович подставил под свой рот ладонь, плюнул в нее, сжал кулак и потряс им. — Вот он где упал намоченный!
Мирон Миронович застегнул воротник рубашки, одернул красный поясок, потоптался перед дверью сорок восьмого номера, как петух, собирающийся броситься на соперника, и, приоткрыв незапертую дверь, сахарным голоском спросил:
— Гражданин Сидякин, дозвольте войти?
Канфель спросил у графа адрес лучшего евпаторийского портного, граф справился, для какой надобности нужен портной, и, вынув алфавитную книжку с адресами, поводил пальцем по аккуратно-написанным строкам:
— Разрешите доложить, — сказал граф, остановив палец на седьмой строке, — самым подходящим будет портной Прут. Ровный переулок, одиннадцать.
