Исчез зимник. Вокруг сверкала, грохотала улица Ракоци. Он прижимал к груди пакетик с горячими кукурузными хлопьями, не спуская глаз с Ольги Кербс. Как она прекрасна. От встречного ветерка сверкающий поток волос колыхался и бурлил. Широкие, шевелящиеся золотые пряди накрыли ухо, часть шеи, и Бурлаку был виден только уголок глаза, краешек губ и маковка подбородка…
Машину подкинуло на повороте, круто накренило, едва не опрокинуло. «Черт, — поморщился Бурлак. — Чего тянут с зимником? Сдаем, потом строим…» Сорвал телефонную трубку с аппарата, щелкнул рычажком.
— Але. Четвертый!.. Четвертый!.. Зоя Васильевна? Это Бурлак. Разыщи-ка мне Потемкина… — долго ждал, наконец в посвисте и шорохе послышалось хрипловатое потемкинское алеканье. — Олег Викторович! Почему зимник до ума не доводишь? — Выслушал ответ. Остыл. Миролюбиво сказал: — Ладно. Понял. Но не тяни.
Положил трубку на место. Сказал, ни к кому не обращаясь:
— Всем нужен толчок…
Подумал: «И мне нужен». Ради него и ехал на Черный мыс, где хозяйничал Антон Глазунов — поперечный, своевольный, самолюбивый начальник СМУ-7, с которым Бурлак давно не в ладах. Артельный мужик. Добрый организатор. Думающий, беспокойный начальник. А вот чего-то ему недостает. Из-за этого «чего-то» нет-нет да и столкнутся они лбами, иногда без видимого повода. Когда-нибудь от такого тарана сковырнется с копыт Антон Глазунов. «А может, я сковырнусь?» Неожиданная мысль ошеломила. Бурлак смахнул шапку, громко выдохнул и почувствовал облегчение, будто вместе с воздухом выпустил из себя всю хмарь и горечь.
— Мехколонна Воронова впереди, — сказал водитель.
По зимнику гуськом шествовали передвижная электростанция, три трубоукладчика, бульдозер, изолировочная машина, трактор, к которому прицеплены два вагончика. Поравнявшись с крайним вагончиком, Бурлак сказал водителю:
— Посигналь-ка им, Рюрик.
Колонна остановилась. Из вагончиков вышли рабочие. Обгоняя их, широко шагал невысокий, улыбающийся Воронов в распахнутом полушубке и высоких кожаных сапогах на меху.
Бурлак выпрыгнул из «уазика» и заспешил навстречу.
Их обступили рабочие.
— На двести четырнадцатый? — спросил Бурлак.
— Ага, — весело откликнулся Воронов и, сдернув шапку, поворошил примятые волосы. — Поселок там слепили. Пора.
— Пора, Петр Петрович. Синоптики сулят в конце октября минус тридцать.
— Вот бы да! — обрадовался Воронов. — Прихватит болота. Лишний месяц…
Тут посыпалось:
— Сплюнь, Петрович!
— Поперед батьки не спеши.
