Почему-то мне стало невозможно весело.
– Очень как следует. Очень!
Ануджна опять зажгла по фейерверку в каждом глазу. Но я ее совершенно перестала бояться. И вообще захотела и себе свечей во взгляде.
– Мне кажется, на сегодня довольно. – Ануджна наклонилась ко мне, и я ощутила на губах легкий сладковатый бриз ее дыхания и скользящий поцелуй. – Не засиживайтесь допоздна, маленькая меда! Кто знает, как рано может начаться утро?
Я едва донесла голову до подушки. Три дня в замке – три? дня? – простирались за моей спиной тремя годами. Я провалилась в сон без сновидений. Под утро же, всплывая из безлунной бездны, я рыбой вдруг выбросилась на берег яви: меня разбудил мой собственный толкнувшийся в сжатые зубы крик.
Мне приснился отец. Он стоял посреди темного зимнего леса, один, очень худой и смертельно бледный. Казалось, он заблудился, и ветер яростно трепал его одичавшую седую гриву. Он не звал меня, не бранил и не плакал. Он, как слепой, безумно шарил глазами по верхушкам деревьев, по низко летящим облакам, будто пытался разглядеть что-то в сырой мгле. Я, невидимая, завороженно не сводила с него глаз. Но вот взгляд отца, витая шальным мотыльком, почти что поймал мой. Я вмерзла в окостенелый воздух, увязла в воске сна. И вот уж еще вздох – и глаза в глаза, но внезапный порыв ветра швырнул отцу прямо в лицо горсть прелых прошлогодних листьев, и на меня вместо родных серых глаз глянули невидящие черные провалы. Я рванулась прочь из этого морока – и проснулась.
Самое сердце мое покрылось испариной: я вспомнила вдруг, что отец ждет меня уже невесть сколько дней, утешаясь лишь рассказом служанок о нашем дорожном злоключении. В том, что Герцог доставил моих людей на большую дорогу, сомнений у меня почему-то не возникало. Но ни где я теперь, ни что со мной, отец знать не мог.
Я спустила ноги с кровати. Студеный лимон дневного солнца ровно затапливал комнату, но счастливого детского забытья не стало. Я пропустила Рассветную Песню. Я проспала завтрак. Меня никто не будил. Больше всего на свете сей миг жаждала я поговорить с Ануджной. Или с Анбе. Или с Сугэном. А еще лучше – с самим Герцогом.
От своего беспамятства и легкомыслия я совершенно оторопела: у меня начисто вылетело из головы вообще всё, что находилось за стенами этого замка. Я лихорадочно принялась думать, как бы одним махом убить сразу двух зайцев: успокоить отца и остальных домочадцев и ухитриться при этом остаться при Герцоге. Проще всего было бы отправить отцу письмо с нарочным, весточку, что я жива и здравствую. Но как, помилуй меня Всемогущий, объяснить ему, что я намерена остаться на неопределенное время в замке у некоего не известного никому одинокого фиона, в компании каких-то неведомых людей и с совершенно необъяснимой целью, которую я сама пока толком не понимала? Получи он подобную депешу – с ужасом предположит одно: его любимая дочь повредилась рассудком, а это почти равносильно вести о моей смерти. Как бы так донести до него – я здесь потому, что не могу здесь не быть?
