И барон все поведал – и глаза его стыли от встречного ветра.
Или то слезы были?
Вихрем примчались они в имение. Лекарь, не медля ни мига, не дожидаясь провожатых, двинулся на женскую половину. Барон едва поспевал за ним – и содрогался при мысли о том, что сей миг этот человек и его жена друг на дружку глянут. Рид Всесильный, как же это! У самых дверей человек в плаще замер и обернулся к барону:
– Королеву твою могут скоро увидеть очи смерти. Мои – не страшнее. Смерть ослеплять буду. Не смей входить. Войдешь – не будет жены тебе. Да и на твою жизнь я ни гроша не поставлю, – сказал знахарь, зашел в спальню и захлопнул дверь.
Барон скулил побитой собакой и корчился под дверью всю ночь. Каленым железом выжигало его всего, липким потом умывало. Что он там делает с нею? Смотрит на нее?
Трогает? Руки ее голые берет в свои, на грудь травы кладет? Рид Милосердный, а вдруг!.. Пощады, пощады! Голова горела, хиною время травило, волоклось глиною. Мужчина! Рядом с ней! Барон, затаив дыхание, слушал и слушал, что же творится там, в святая святых, в его храме. В аду его.
Столько раз порывался открыть дверь да глянуть, что же там деется, но так и остался на коленях, вцепившись в кованое кольцо. Ревность-то – Тикк и есть, сам. Когда ничего своего совсем, а всё – жалко, что умри, земля, а мне отдай. «Кто этот человек?! Откуда он? Что он задумал? – визжала-надрывалась злобная тварь в бароне, в самом его нутре. – Надули тебя, дурак! Владеет тот знахарь женой твоей, в шаге одном владеет, твое забирает, а ты сиди себе, рога полируй, слюни пускай!»
Впилась эта бестия барону ржавыми зубами в грудь, и взвыл барон в голос. А Тикк-то прямо лицом его в дверь тычет да пихает – открой дверь, убей колдуна, и падаль эту, королевишну, прокляни за все муки свои, пусть сдохнет скорее…
И вот тут-то барон и притих: последние слова вслух выкрикнул – и полумертвый сделался от того, что сам же и сказал. Шатаясь, поднялся на ноги, сделал несколько шагов прочь от проклятой двери, упал и заплакал. Страшно, горько, дико. А потом слезы прошли, и барон забылся.
Очнулся, когда утро уже холмы облизало. Барон сел, потом встал, собрал прошлую ночь из обломков, ад все пальцы до крови исколол. Дверь в спальню жены его нараспашку, тишина такая, что и в снегу с головой не услышишь. Барон вошел в комнату, и так ему легко сделалось, что испугался он. Пустая спальня-то.
Мы подошли к мастерской. Я никогда не нашла бы дорогу назад: Сугэн заговорил меня, еле выплыла из его сказа.
