Чем жестче стерег барон свою любовь, тем больнее кровило его сердце: уже не любит она его так, как прежде. Ночи стали без радости, дни скисли, потому что уже стало нельзя носиться привольно верхом по окрестным лесам да купаться в озере: в лесах нет-нет да и попадались дровосеки, а у озера сиживали рыбаки. Ничей глаз не должен был касаться баронессы-королевы, и она не смела дарить своей улыбкой никого, кроме барона.
От месяцев-то одна труха оставалась. Баронесса делалась все тише, говорила с бароном все суше, тонула медленно, как старое дерево, в глубокой непроглядной молчанке. Еще отвечала «люблю» на мужнины нескончаемые расспросы, но сама никаких бесед не заводила, шуткам не смеялась и будто выцвела вся до белого. Сам барон давным-давно позабыл, как спать, осунулся, постарел и забросил фехтование. Многие слуги ушли или сбежали, и только крепостные слонялись тенями по двору, кое-как приглядывая за хозяйством. И вот однажды прекрасная баронесса замолчала совсем, а очень скоро – слегла. Барон обезумел. Со всей округи созвали знахарок и ведьм – а то и притащили силком, чтобы они присоветовали, как врачевать баронессу. И все в один голос повторяли, что баронесса чахнет без любви.
«Как так, „без любви“?! – восклицал барон. – Да я души в ней не чаю! Каждый ее взгляд на вес золота, каждая улыбка!»
Ведуньи только плечами пожимали – и уходили поскорее, не то гнев барона мог стоить им головы. А одна возьми да и скажи: мол, есть один знахарь в деррийских лесах, который от такого недуга враз лечит.
Барон призадумался. Знахарь! Мужеска пола, ясное дело! Да как же я его в башню к драгоценной моей допущу? Уж несколько лет ни одна мужская нога, кроме моей собственной, не ступала даже на двор у ее стен!
Время шло мимо всех – а мимо баронессы оно летело. И вот уж седая старая бабка, что варила для жены «бодрящий чай», сказала барону – встав поодаль, чтоб, неровен аэна, не прибил, – что баронессе жить осталось, по всему видать, считанные деньки. И барон решился.
Как двое суток тенью метался по лесам, не помнил. Не забыл только, что в одной охотничьей сторожке сказали ему обождать, и послали за кем-то. А через пару аэна на пороге возник человек в темно-синем плаще с глухим капюшоном и бросил сухо: «Поехали». И сразу в седло. Барон схватил его за стремя: «Кто ты? Как звать тебя?» – «Поговорим, когда баронессу вернем. Да и тебя тоже». И синий плащ плеснул на ветру да утек за деревья.
Не было у барона времени на церемонии и чинные беседы. Он ринулся вослед странному лекарю. По дороге тот допрашивал: «Выкладывай все. Всю вашу жизнь».
