Между тем, несчастье за несчастьем обрушивались на деревню. Предыдущее лето было неурожайнее, — дожди погноили весь хлеб. Зиму деревня еще кое-как перебивалась, весной же начался голод. Надеялись на лето, но к лету началась небывалая засуха. С весны не было дождей.
Знойное солнце багровым шаром всходило каждое утро над истомленной землею, жгло, палило, сушило тощие всходы хлебов и трав. У крестьян опускались руки. Народ наполнял церкви по праздникам и жарко молился.
— Прогневили Господа, прогневили!
Со слезами, с причитаньями собирали понуровцы со всех долов иконы, шли в поля, нестройно пели молитвы, падали на землю, рыдали и звали:
— Господи! Пошли дождичка… Гос-поди!
Но все сожгло знойное солнце на нивах и покосах. Только кобылка там прыгала на просторе среди почернелой, обнаженной земли, да мышка полевая, голодная, тоскливо пищала. И стало мало-помалу создаваться среди понуровских крестьян мнение, что всю эту засуху «колдун наслал».
— Это он, ребята!
— Он… знамо. За то, что били его тогда… и долго земле не предавали.
— А намеднись и началась вся беда…
— Замучит он нас теперь!
— Это как есть…
— Теперь он покажет пауку!
— Что будем делать?
Халимоныч кричал больше всех.
— А намеднись пожалели его. Надо было его тогда же прекратить! А теперь уж он нам объяснит науку!
— Объяснит… всю!
— Он объясни-и-т!
Бабы говорили мужикам, что против колдовских чар на засуху есть только одно средство: вылить сорок ведер води на могилу пропойцы. Стали обсуждать этот вопрос, но в Понурове не оказалось могилы пропойцы. Стали наводить справки и узнали, что такая могила есть в соседней деревне, Звановке, за семь верст. Нарядили депутатов к звановцам и, по уговору с теми, послали двадцать девок с ведрами. Те, совместно с звановскими девками, напитали пропойцову могилу.
Но засуха продолжалась по-прежнему.
Солнце жгло, палило, сушило, мужики ходили, как тени, с тупыми взглядами. Однажды, в праздничный приезд священника, толпа худых, истомленных мужиков окружила его.
— Помира-а-ем! — раздался жуткий гомон.
И они еще теснее сжались вокруг священника.
— Что будем делать, батюшка… беда! Прогневили, видно, Господа-Бога…
— Прогневили, старички, — подтверждал священник, — молиться надо.
— Молимся!
— Еще усерднее надо молиться, со слезами и воплями… и крестными ходами.
— А что вот, батюшка, старики промеж себя говорят… правда, что ли?
— Что же?
— От колдуна быдто это?
И толпа оживилась.
— От колдуна… вестимо, от колдуна! Темный на нас засуху наслал, вот который прошлую зиму без покаяния-то помер. Это он!
